После боя, когда рати все собрались,

И обоз подошёл, с поля боя собрав

Тех, кто был ещё жив, стали раны лечить,

Стали пленных крестить, стали каши варить.

А Ибрага не стали крестить. Грозный Ким

Приказал кузнецу в цепь его заковать,

Чтоб Великому Новгороду показать

И суду передать за бесчинства его.

У боярина Юрия рана была

Не из лёгких. Лежал он почти что в бреду.

Фёдор к Киму тогда подошёл и сказал:

– Здесь деревня моя недалёко стоит.

Перед Шанзой марийской, на речке Шарье.

Там боярина Юрия в доме моём

Можем мы разместить. Там ему и уход

Будет лучше. Из Шанзы ему приведу

Я жреца, тот отлично умеет лечить,

Да и знахарь там есть, седовласый Камай.

Да и раненых мы по домам разместим. –

Ким согласие дал. Животы подкрепив,

Войско двинулось дальше, к Шарье ключевой.

Как пришли, солнце к лесу клонилось уже,

Завершая свой путь. Но не село ещё.

Как в деревне увидели Фёдора, – вмиг

Собралась вся деревня. Веселье пошло.

Праздник был в Соколово всю ночь напролёт.

Войско всё Ким боярин велел разместить

У реки в чистом поле, чтоб ночь провести.

Бабы с девками к войску несли молоко,

Караваи и всякой еды для солдат.

Мужики пьяной бражкой в кувшинах несли.

Ребятня с любопытством смотрела вокруг

На доспехи солдат, на оружие их.

Но детей привлекал ещё больше того

Злой татарин в железных и крепких цепях.

– Злой Ибраг! Враг Ибраг! – говорили они,

Тыча пальцами в пленного издалека.

В чистом поле стоял преогромнейший дуб

Ким боярин велел нарубить для костра

Елей, сосен, берёз и шатром обложить

Крепкий дуб. Да поджечь, чтобы был тот костёр

Высотой до небес, чтоб горел он всю ночь.

Чтобы пир освещался на поле как днём.

И гуляла деревня всю ночь до зари

Вкруг большого костра, высотой до небес.

А вокруг хороводы да песни пошли.

За победу наливки и бражки лились.

Громы тостов неслись над равниной Шарьи,

Что в Ветлугу впадала, ей радость неся.

Кто был ранен легко – все поближе к костру

Подошли, чтоб смотреть на красивых девчат.

Кто был тяжко изранен – в обозе лежал,

Слушал песни, смотрел на огромный костёр,

Что горел вдалеке, на фигурки людей,

Что кружили в ночных хороводах вдали.

Кто смотреть уж не мог, тот лишь песням внимал.

Хоть чуть-чуть да снимали они боли ран.

Кто в бреду уж лежал, тот и слушать не мог.

На телеге, в которой соломы покров

Был постелен помягче, а сверху него

И цветная попона, – боярин лежал

С тяжкой раной в боку. Лекарь возле него

Суетился. К боярину тут подошли

Все друзья его: Ким новгородский, а с ним

И Захарий боярин; Семён Борозда

Из высокой Твери, что был ранен в плечо,

И на ране теперь он повязку носил;

Ярославский боярин Осимий пришёл,

Что был ранен в бедро и теперь на копьё

Опирался с одной стороны, а с другой

Вёл подручный его, чтоб на землю ногой

Не вступал он совсем. Не смогли лишь прийти

Два боярина, что у Ветлуги-реки

Смерть свою отыскали в жестоких боях:

Из Владимира, юный Порфирий Сова,

И боярин Мирен из земли костромской.

Остальные пришли, чтобы словом своим

Хоть немного поднять у боярина дух,

И от раны, что боль приносила, отвлечь.

Фёдор тоже пришёл. На плече у него,

Как всегда, сокол Финист смиренно сидел.

Здесь и сотники были из разных полков.

На костёр, хороводы глядели в ночи;

Разговоры о разном и многом вели.

И уже не припомнят, кто первым спросил:

– Отчего же Ветлугу Ветлугой зовут? –

Ким боярин хотел было что-то сказать,

Но Семён Борозда раньше рот свой раскрыл:

– Я об этом спросил уж у бабы одной.

Та сказала, мол, жили когда-то давно

Вет и Луга. Любили друг друга они.

Только Лугу татарин богатый себе

Захотел в жёны взять. А как стал увозить,

Та и бросилась в волны. Узнав же о том,

Друг её вслед за ней утопился в реке.

Оттого, дескать, так эту реку зовут. –

Фёдор слушал угрюмо. Он вспомнил опять

Про жену свою Машу, про то, что она

Тоже древней Ветлуге себя предала.

Ким боярин хотел снова что-то сказать,

Но Захарий марийцев велел подозвать:

– Местный люд уж, наверное, знает о том. –

Подозвали марийцев из местных. Один

На вопрос этот байку свою рассказал:

– Очень много ветлы в берегах у реки,

И в прибрежных лугах. Оттого так зовут. –

Но на это мариец другой возразил

И поведал собравшимся новый рассказ:

– Был когда-то давно на реке наш кугуз,

Князь по-вашему. Каем все звали его.

С юмским князем Коджою он дружбу водил.

А у князя Коджи молодая жена

Так красива была, что влюбился в неё

Наш кугуз, пылкий Кай. И украл он её.

Гневом страшным Коджа воспылал на него.

А жену звали Лугой. Её Кай кугуз

Здесь, у Шанзы держал. Только Луга его

Не любила. И, честь защищая свою,

Утопилась в реке. Так с тех пор и пошло.

«Вет» по-нашему – женщина. Реку с тех пор

Все Ветлугой зовут. – И мариец умолк.

Ким боярин послушал, потом говорит:

– Интересны истории ваши. Но я

И попроще слыхал от отца своего.

В новгородских лесах есть и Луга-река,

И Шарья, что впадает в Оскую-реку.

А с Великого Новгорода на мари

Новгородцы ходили со старых веков,

На восток продвигая пределы свои.

Здесь они оседали. С тех пор и земля

Эта нашей считается. Мне говорил

Мой отец (он и сам на Ветлуге бывал),

Что, мол, люди, которые с Луги пришли,

В честь её и Ветлугу назвали тогда.

То, мол, память о Луге, родимой реке,

Весть о Луге, Вестлуга, о родине весть.

Так Вестлуга Ветлугою стала потом…

А сюда новгородские люди пришли

От Шарьи новгородской. Здесь стали стоять.

Вот и реку назвали, как нашу, – Шарья.

Вот и Фёдор Шарьинец отсюда, с Шарьи…

– Я другую историю слышал про то… –

Захотел было кто-то ещё предложить.

– Много разных сказаний, – прервал разговор

Жеребцов. – Утомился я что-то, друзья.

Да и рана болит. Я хочу отдохнуть... –

И на этом прервался у них разговор.

– Отдыхай. Утром в доме тебя разместим, –

Ким сказал. – А не то унесём и сейчас…

– Нет, сегодня на воздухе я проведу

Тёмной ночи остаток. Костёр посмотрю,

Да послушаю песни. Авось и усну. –

Стали все расходиться. Тогда Жеребцов

Посмотрел на Шарьинца и тихо сказал:

– Фёдор, помнишь, как в Кокрине спрашивал я,

Чем живёте вы здесь, за Ветлугой-рекой,

В этом диком краю, где язычникам рай?

– Как же, помню, – ответил Шарьинец ему.

– Часто я вспоминал нашу встречу потом;

И тебя; и пожар… вот, опять нас свела

От Москвы столь далёкая Лета-река…

Помнишь, как я сказал: кто сюда попадёт,

Здесь и кончит свой век? Не хотелось бы мне…

– Ничего, – отвечал ему Фёдор. – Ещё

Повоюем с тобой, брат-боярин. Крепись!

Погостишь у меня, силы сами придут… –

Все ушли. Только лекарь остался один

У телеги сидеть. Да татары ещё,

Что из пленных, крещёных, сновали теперь

У телег, чтобы раненым русским служить.