Жизнь начинается со страха и сумасшествия. Сумасшествия от страха смерти.

Я это знаю, потому что прекрасно помню миг зачатия. Ах, какая это была гонка! Не на жизнь, а на смерть! Нас было, кажется, сотни миллионов! И все мы до смерти хотели жить! Во что бы то ни стало – жить и любить! Я несся очертя голову! Судьба подарила мне шанс быть первым, и я воспользоваться им. С самого начала все мы знали, что на всех нас дан только один единственный шанс. Разве это справедливо? Один шанс на сотни миллионов! Жизнь начинается с несправедливости.

Мы знали, что не умрет только тот, кто придет к финишу первым. Мы летели сломя головы! Я видел, что один из моих братьев сильней и выносливей всех нас. Он не был первым, но он обогнал многих и почти настиг меня, потому что был сильней и выносливей. Ему не хватило совсем немного времени. Он уже наступал мне на хвост, когда я достиг, наконец, цели, и заветная дверца захлопнулась за моей спиной. Я не был лучшим, просто мне посчастливилось быть первым. Миллионы моих братьев погибли по той стороне. Их жизнь продолжалась не более секунды. Почтим их память минутой молчания…

Жизнь начинается с потерь. Это была страшная гонка без сожалений и правил, потому что проигравшим грозила смерть. Но мы стремились не только к жизни, мы стремились к любви. А значит, это была самая благородная гонка. Мы уже знали, чувствовали, что впереди нас ждет любовь, удивительное соитие, после которого превращаешься в другое существо. И мне еще предстояли удивительные метаморфозы.

Какой глупец выдумал, что человек начинает умнеть лишь с возрастом? Чушь! С возрастом он начинает только глупеть! Мы с самого начала знали все, что от нас требуется. И мы делали все, что требуется. Разве может этим похвастаться любой взрослый человек? И мы знали, чего хотели. Мы хотели любви.

Ах, каким было это соитие! Волшебная сказка! Метаморфоза двух сущностей! Женское и мужское слилось в одно целое! Нам было все равно, победит ли мужское начало, или женское, превратимся мы в мужчину или женщину, главным для нас было соединение в одно целое. Разве в дальнейшей человеческой жизни возможна такая метаморфоза, чтобы навсегда слиться телами и породить совершенно другое неразделимое существо, полностью раствориться в нем? Никогда! Человек познаёт телесную сущность любви ещё до рождения, ещё не будучи человеком, но никогда потом ему не суждено повторить это, хотя он и стремится к этому всю свою жизнь.

Потом были долгие месяцы мудрости, созревания и размышлений о боге. Не о Христе, конечно. О боге вообще. Или о том, что называют богом. Не худшие месяцы, между прочем. Ведь именно тогда я познал еще одну любовь – материнскую. Мама носила меня в своем чреве, любила меня больше всего на свете, и я это чувствовал. Она не курила, не пила, не употребляла наркотики. Она питалась так, чтобы я хорошо развивался. Она делала все что нужно, чтобы мне было спокойно, чтобы я ощущал ее любовь и заботу.

Часто она говорила со мной, и голос ее звучал для меня прекрасной музыкой. Я любил сладости, и она пожирала их в огромных количествах. А когда мне хотелась солененького, она была готова на все, ради соленого огурца. Она поправилась, но мне все равно было комфортно. Она стала жить по расписанию, и я выучил это расписание наизусть. Я знал, когда будет обед, когда ужин, когда водные процедуры, когда укрепляющая зарядка. Да, она делала и зарядку. Она была хорошей матерью. Но срок подходил к концу. Я был уже совершенно сформированным человеком, и мне просто необходимо было выйти в человеческое общество.

Ах, если бы я знал, что жизнь среди людей начинается с боли! Я помню, что маме было больно, она плакала и кричала, и всеми силами старалась избавиться от меня, потому что я уже достаточно вырос. И от этого мне было не по себе. Почему родители всегда стремятся избавиться от детей, когда те достаточно выросли? Наверное, потому что дети начинают слишком обременять их. Я обременял маму, и она хотела от меня избавиться. И нам обоим было страшно. Я понимал только то, что моя прежняя спокойная жизнь уходит навсегда. Я даже думал, что на этом моя жизнь и вовсе заканчивается.

А потом я увидел белый свет. И силуэты настоящих людей. И обессиленную маму. И я подумал, что возможно, этот мир не так уж плох.

Тут я почувствовал ужасный, умопомрачающий, неожиданный и от этого подлый и жестокий первый в моей жизни удар. Я заорал как бешеный. Такого шока я еще никогда не испытывал. И боль, и страх, и позор одновременно. А что вы хотите? Ударить мужчину по заду, когда он не в состоянии ответить. Это же позор! Совершенно варварские методы! Думаю, надо с этим что-то делать. Придумать более гуманный способ, наконец! Ведь это настоящая психическая травма! С самого рождения! А потом они хотят здоровых детей. Вот где потеряешь весь свой рассудок и моментально забудешь обо всей предыдущей жизни, потому что начинаешь думать только об одном: как бы тебя вообще не убили, и как спасти свою шкуру в этом страшном новом мире.

- Поздравляем, мамаша, у вас сын!

Меня положили на что-то жесткое и холодное.

- Три пятьсот.

Потом меня связали какой-то материей так, что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Женщина в белом куда-то понесла меня. Жизнь начинается с неволи и это обидно.

- Ух ты, какой красноморденький!

Я решил, что уже больше никогда не увижусь с мамой. Меня принесли в какое-то помещение, где находилось множество таких же, как я. Что это, помойка для новорожденных? Или склад родившихся людей? Может, нам предстояла еще одна гонка? Ну, нет, я был абсолютно к ней не готов. Я был совершенно разбит. Лучше умереть.

- Ну, что ты все орешь! Всех сейчас перетревожишь.

Меня положили в какую-то ячейку, я с трудом чуть-чуть повернул голову и вдруг увидел ее. Она лежала в такой же ячейке рядом со мной и смотрела на меня.

- Ну вот, замолчал, наконец. Умница.

Я сразу понял, что это она! Я почувствовал это своим мужским нутром.

- Ох, и бабником вырастешь! Увидел девочку и сразу примолк.

Ее лицо было прекрасным. И она улыбалась. Ах, господи, как она улыбалась! Я еще не встречал такой улыбки!

- Твою соседку зовут Машей. А тебе, жених, теперь спать надо…

Я глядел на нее во все глаза. А она глядела на меня. Это было неописуемое чувство. И надо же было влюбиться в соседку по койке с первого дня своей жизни!

Потом меня сморил сон. И мне снилось моё спокойное долгое пребывание в материнской утробе. Еще мне снилось что-то новое, непонятное.

Проснулся я от мягкого прикосновения. Перед моим лицом было что-то пышное и огромное, что-то приятно пахнущее.

- Ну, что смотришь, Александр, соси мамину титю. Ну, давай, малыш, ну…

Я услышал мамин голос и вспомнил о ее режиме дня. Тут я ощутил страшное чувство голода. И был еще какой-то голос:

- Ну что, не ест?

- Нет.

- Ты поднеси сосок ему ко рту, тогда увидишь.

Осмотревшись, я впервые близко-близко увидел лицо мамы. Такое доброе лицо, такое родное. Она подпихнула сосок мне в рот, и я сразу сообразил, что нужно делать.

Титька! Вкуснотища! Господи, как я хотел есть! И такой вкуснятины я еще не ел никогда! Какая же, братцы, вкуснотища эта мамина титька!

- Сосет, смотри-ка!

- Я же говорила тебе.

Какие мы, мужики, дураки, что постепенно отучаемся сосать титьки, и начинаем сосать пиво. Или это женщины дуры со временем отучают нас от титек, и нам приходится привыкать к пиву. О, это несравнимые вещи. Стоп! Откуда я знаю о пиве? Может, это мужское знание априори? Скорее всего, так оно и есть. И нечего на этом замарачиваться. Ведь знал же я изначально, что должен опередить миллионы своих собратьев, чтобы выжить. И, едва увидев титьку, уже знал, что мне с ней делать. А это вам куда посложнее какого-то там пива!

- Твой-то приходил вчера?

- Приходил. И сегодня придет.

- Да-а, мужикам никогда не понять, что это такое – родить ребенка.

- Куда уж им. Они только делать умеют.

Тут я почувствовал на себе чей-то взгляд и слегка повел глазами в другую сторону. Невдалеке я увидел ту женщину, что разговаривала с мамой. Но внимание мое привлекло совсем другое. Женщина кормила грудью ту единственную, которую я встретил совсем недавно, в ячейке, и она смотрела на меня во все глаза. И я смотрел на нее. Мы сосали титьки матерей и смотрели друг на друга.

- Посмотри-ка на них! Глаз не сводят.

- Только вылупились, а все туда же.

Господи, как она хороша, думал я. И тут снова пришла женщина в белом.

- Кормление закончено, мамаши.

Меня отняли от титьки. Вот так всегда. Мне даже подумалось, что в самом-самом конце жизни тоже наверняка придет какая-нибудь баба в белом и все испортит. В общем-то, я был уже сыт, но мне не хотелось покидать ту, что я встретил. Однако, что я мог поделать? Я был связан. Пришлось орать.

- Не наелся, – жалостно сказала мама.

- Перекармливать нельзя, – ответила женщина в белом.

- Сейчас и моя заорет, – сказала другая женщина, но ошиблась.

Та, что я встретил, молчала. Женщина в белом взяла на руки и ее. Тогда я тоже перестал орать.

- Смотрите-ка. Он её ещё в кроватке приметил. У них рядом кроватки.

Мы смотрели друг на друга и понимали, что ничего в жизни не случается просто так. Мы знали это. И мы знали, что нам никогда не соединиться вместе так, как это было с каждым из нас в начале пути. И мы знали, что теперь наша любовь иного рода. И мы не могли насмотреться друг на друга. И мы знали, что скоро потеряем друг друга. И так продолжалось изо дня в день. И нам было хорошо вместе. И мы ждали тех минут, когда можно будет просто смотреть друг на друга. Это была любовь. Что бы вы там ни говорили, это была самая настоящая любовь. Потому что любви все возрасты покорны. Стоп! Откуда я взял эти слова? Кажется, это сказал Пушкин. Но откуда я знаю Пушкина? Ах, да, – какой же русский не знает Пушкина! Но откуда я знаю, что я русский? Ах, да, – я и забыл, что ведь я всё знаю априори, пока еще не начал расти. А может, я и есть Пушкин? Во всяком случае, мама называла меня Александром. Ну да ладно, потом разберусь.

А пока на этом всё, конец. А что вы еще хотите? Дальше вы и сами всё знаете. Дальше мы забываем всё, что знали изначально, и начинаем по-новому учиться двигаться, ползать, ходить, говорить, чувствовать и понимать, что нам говорят…

Ну и, конечно же – учимся любить друг друга. И побеждают в этой гонке единицы из миллионов.