Так умолял Одиссей боговидный и многострадальный.

В город царевну меж тем привезли крепконогие мулы.

Вот уж достигла она знаменитого отчего дома.

Остановилась она у крыльца, и немедленно братья

[5]     Тут окружили её, на бессмертных похожие видом;

Мулов они распрягли, и домой отнесли всю одежду.

Ну а царевна пошла в свой покой. Там огонь разожгла ей

Эвримедуза, раба из Апиры, старуха-служанка;

В давнее время её в корабле увезли из Апиры

[10]    В дар Алкиною царю, ведь над всею страной феакийской

Он управлял, и народ почитал его, будто бы бога.

И Навсикая была ею в доме воспитана царском;

И разводила огонь, и готовила ужин старуха.

 

А между тем Одиссей встал и тоже направился в город.

[15]    Плотным туманом его окружила Афина, заботясь,

Чтобы не встретился кто из феаков ему любопытных,

Не оскорбил чтоб его грубым словом, не спрашивал: кто он.

Только войти он хотел в непреступный прекраснейший город,

Вышла навстречу ему с ясным взором богиня Афина

[20]    В виде несущей кувшин феакиянки юной, прекрасной.

 

Встретившись с нею, спросил у неё Одиссей боговидный:

«Дочь моя, можешь ли ты проводить меня к дому, в котором

Царь ваш живёт, Алкиной, края этого мудрый правитель?

Странник я, много в пути испытавший несчастий. Сюда я

[25]    Издалека занесён был судьбой. Здесь никто не знаком мне;

В городе вашем, в стране никого из людей я не знаю».

 

Так отвечала ему с ясным взором богиня Афина:

«Что ж, чужеземец, тот дом, что ты ищешь, тебе укажу я.

Там по соседству живёт безупречный и славный отец мой.

[30]    Следуй за мною, но молчком! Я дорогу указывать буду.

Ты же, как встретишь кого, – отвернись, и ни с кем не общайся:

Очень не любят у нас чужеземцев; народ недоверчив,

Холодно примет он тех, кто прибудет из стран чужедальних.

Быстрым вверяя себя кораблям, пробегают бесстрашно

[35]    Бездну морскую они, отворённую им Посейдоном;

Их быстролётны суда, как проворные крылья, как мысли».

 

Кончив, пошла впереди быстрым шагом Паллада Афина.

А за богиней во след поспешил Одиссей несравненный.

Из феакийцев никто, кораблями прославленных в море,

[40]    В городе их не узнал, не заметил. Сама то Афина

Мощная сделала так, заплетённая дивно: туманом

Скрыла густым ото всех Одиссея, любя его пылко.

 

Шёл Одиссей и всему удивлялся: порту с кораблями,

Площади дивной большой, крепким стенам высоким и дивным:

[45]    Стройный извне частокол окружал их, – то дивным казалось.

 

Вот, наконец, подошли они к славному царскому дому.

Так тут сказала ему с ясным взором богиня Афина:

«Вот, чужеземец, тот дом, что искал и просил указать ты.

Там ты найдёшь и царя, многославного Зевса питомца.

[50]    Пир там в разгаре у них. Ты войди, не страшась, прямо в залу.

Смелому мужу скорей покоряется всякое дело;

Преуспевает смельчак, даже если он сам чужестранец.

Прежде всего подойди ты к царице, как в залу войдёшь ты.

А́рета имя её. И она происходит от тех же

[55]    Предков, что царь Алкиной, муж её; одного они рода.

Первым рождён Навсифой Посейдоном, колеблющим землю,

И Перибеей, что всех затмевала своей красотою,

Дочерью младшей царя многохраброго, Евримедонта,

Что был когда-то давно властелином у буйных гигантов,

[60]    Но нечестивый народ свой сгубил он, сгубил и себя с ним.

Дочь же его полюбил Посейдон. Сын у них появился:

Мужественный Навсифой. Стал он первым царём феакийским.

От Навсифоя потом родились Рексенор с Алкиноем.

Первый сынов не имел, так как после короткого брака,

[65]    Серебролукий убил Аполлон его; дочь лишь осталась,

А́рета. С ней Алкиной сочетался впоследствии браком.

Так он её почитал, как ещё не бывала на свете

Чтима супругом жена, что хозяйство ведёт в его доме.

Нежную сердца любовь и сегодня ей дарят с почтеньем

[70]    Милые дети её и супруг Алкиной благородный.

Люди же всюду её как богиню свою почитают,

Дружно приветствуют все, когда в город царица выходит.

Кроткая сердцем, она также мудрость большую имеет,

Так, что и споры мужей без труда разрешает нередко.

[75]    Если же просьбы твои благосклонно воспримет царица,

Можешь надеяться ты вновь вернуться в свой дом благозданный,

Снова увидеть родных и друзей, и любимую землю».

 

Это сказав, отошла светлоокая дева Афина.

Морем пустынным она прочь умчалась от Схерии тучной.

[80]    Вот, прибыла в Марафон; а потом и в Афины примчалась

Широкоулочные. В славный дом Ерехтея явилась.

 

А Одиссей той порой подошёл ко дворцу Алкиноя.

Сердцем встревожился он, встав в дверях перед медным порогом.

Так всё блестело кругом! Весь сиял как луна, и как солнце,

[85]    Дом превысокий царя Алкиноя отважного сердцем.

Медные стены, блестя, шли во внутрь от порога. Над ними

Сверху карниз пробегал темно-синий из стали блестящей.

Двери из золота вход во дворец преграждали прекрасный;

Из серебра косяки твёрдо в медный порог упирались;

[90]    Притолок из серебра, а дверное кольцо – золотое.

По сторонам от дверей псы стоят золотые, а также –

Из серебра. Их Гефест изготовил искусно, с душою,

Чтобы дворец стерегли Алкиноя отважного сердцем.

Были бессмертны они и с течением лет не старели.

[95]    А во дворце возле стен от порога в глубь зала тянулись

Кресла работы резной и богатой, и устланы были

Мягкою тканью они от искусных домашних работниц.

В них восседали вожди из знатнейших мужей феакийских

В пиршествах дружных, питьём и едой наслаждаясь в достатке.

[100]   Статуи юношей там золотые стоят на подставках;

Каждый в руке поднимал по горящему факелу, чтобы

Ночью весь зал освещать и гостей на пирах многославных.

Было числом пятьдесят в царском доме рабынь-рукодельниц:

Дружно мололи одни в жерновах золотистые зёрна;

[105]   Пряли другие, и нить шерстяную в станках ткали плотно,

Так же, как плотно листвой стройный тополь покрыт: ткань тогда уж

Не промокала совсем: капни масло, – стечёт, – не впитает.

Как отличались от всех феакийцы в искусстве вожденья

По морю быстрых судов, так их жёны от всех отличались

[110]   В дивном искусстве тканья: щедро их одарила Афина

Знанием всяких работ рукодельных, умом для искусства.

Недалеко от дворца сад большой, шириною в тетрагий,

Пышный стоял, обнесён был он дивной высокой оградой.

Много в саду том росло плодоносных ветвистых деревьев:

[115]   Яблонь, гранатов и груш, – все обильно плоды приносили, –

Сладких смоковниц, олив пышнокронных, роскошно цветущих.

Летом, зимой… круглый год там деревья плоды приносили;

Не было счёта плодам, так как тёплый Зефир там вседневно

Веял: одни он плоды наливал, зарождая другие.

[120]   Груша за грушей цвела, и за яблоком яблоко зрело,

Смоква за смоквой, и гроздь там едва поспевала за гроздью.

К саду ещё примыкал виноградник богатый и пышный.

Там, где собрали плоды, разложив, их на солнце сушили,

А на другой стороне уже вновь урожай собирали;

[125]   Тут для вина виноград уж давили, а там только зрел он,

Цвет свой осыпав, а здесь наливался уж соком янтарным.

Вслед за последней грядой виноградной тянулись рядами

Пышные грядки, где всех овощей сосчитать невозможно.

Два там источника есть: сад один обтекал, орошая,

[130]   Ну а другой ко дворцу подбегал; перед самым порогом

Светлый струился поток, горожане в нём черпали воду.

Так изобильно был дом Алкиноя одарен богами.

 

Долго дивился на всё, Одиссей перед домом прекрасным.

Вот, осмотревшись кругом с изумленьем великим, ступил он

[135]   Смелой ногой на порог, и вошёл он внутрь царского дома.

Там феакийских вождей и старейшин увидел всех в сборе.

Все возливали вино дальнозоркому Аргоубийце:

А возливали ему, перед тем, как ко сну разойтись всем.

Быстро прошёл через зал Одиссей боговидный, укрытый

[140]   Плотным туманом, каким окружила героя Афина.

К А́рете он подошёл в конце зала, к царю Алкиною.

Обнял царице, припав, он колени, и в это мгновенье

Разом весь плотный туман, облекавший его, расступился.

Все онемели, когда пред собой вдруг увидели мужа,

[145]   Молча смотрели, дивясь. Одиссей же сказал, умоляя:

 

«А́рета! О, дочь царя Рексенора, подобного богу!

Нынче колени твои обнимает страдавший немало,  

Также – царю и его сотрапезникам! Боги пусть шлют вам

Счастье и долгую жизнь, и наследуют пусть ваши дети

[150]   Дом и богатство, и сан знаменитый, вам данный народом.

Но помогите, молю, мне скорее домой возвратиться!

Слишком я долго вдали от любимых терплю много бедствий».

 

Кончив, к огню очага отошёл он; сел возле, на пепел.

Не шелохнулся никто, все сидели в молчании долгом.

[155]   Вот, наконец, Эхеней, благородного племени старец,

Всех феакийских мужей превышавший в то время годами,

Славный оратор, весьма дальновидный и многое знавший,

Так благомысленный он обратился к собравшимся с речью:

 

«Царь Алкиной! Допускать неприлично тебе, чтоб молящий

[160]   Странник на пепле сидел твоего очага перед нами.

Медлят в смятении все, ждут приказ, что б воздать ему почесть.

С пепла подняв, ты его пригласи в среброгвоздное кресло

Сесть вместе с нами. Вели, чтоб глашатай вино развёл в чаше

И всем налил, чтоб возлить богу Зевсу, что с радостью мечет

[165]   Молнии. Милостив он, покровитель просящих защиты.

Ключница гостю на стол принесёт пусть еды из запасов».

 

Так он сказал, пробудив Алкиноеву силу святую.

Встал царь и за руку он хитроумного взял Одиссея,

С пепла поднял, усадил в кресло пышное рядом с собою,

[170]   Лаодаманту велев уступить своё место для гостя,

Сыну любимому, тот на пирах всегда рядом садился.

Для умывания рук поднесла на серебряном тазе

Полный студёной воды золотой рукомойник рабыня.

Гладкий подставила стол перед гостем. На стол положила

[175]   Старая ключница хлеб, разных кушаний вкусных немало,

Что из запасов сама отбирала охотно для гостя.

Стал есть и пить Одиссей многостойкий и многострадальный.

 

После глашатаю так приказал Алкиной многомощный:

«В чаще вино разведи, Понтоной, и разлей всем по кубкам,

[180]   Чтобы могли мы возлить Громовержцу, что с радостью мечет

Молнии. Милостив он, покровитель просящих защиты».

 

Тут же вина намешал Понтоной, услаждавшего душу,

В кубки наполнил гостям. Стоя все возлиянье свершили.

После медвяным вином насладились уж вдоволь и сами.

 

[185]   С речью тут царь Алкиной, обратился к гостям; так сказал он:

«Слушайте слово моё, феакийцев вожди, воеводы!

Выскажу я, что лежит у меня на уме и на сердце.

Кончился пир наш. Теперь на покой по домам разойдитесь.

Утром же – снова ко мне! И других пригласите старейшин,

[190]   Всех! Мы для странника пир учредим, и достойные жертвы

Вместе богам принесём! А потом и подумаем вместе,

Как чужеземцу помочь, чтобы он без тревог и препятствий

С помощью нашей достиг поскорее любимой отчизны,

В дом свой вернулся родной, как бы ни был далёк он отсюда;

[195]   И, чтоб во время пути ни печали, ни зла он не встретил

Прежде, чем в край свой родной не вернётся. А там уже пусть он

Полностью вытерпит всё, что судьба и зловещие пряхи –

Мойры – вплели прочно в нить его жизни, когда он родился.

Если же кто из богов посетил нас, приняв его образ,

[200]   То очевидно, что нам бога замысел знать невозможно.

Раньше являлись для нас боги в собственном виде, открыто,

Сразу, как им принесём гекатомбы богатые в жертву;

Также садились за стол пировать они с нами совместно;

Даже когда кто из нас где-нибудь на пути встретит бога, –

[205]   Бог не скрывает лица: близкородственны мы потому что,

Как и циклопы, и как племя диких жестоких – гигантов».

 

Так Алкиною на то отвечал Одиссей хитроумный:

«О, Алкиной! Не тревожь ты себя этой мыслью напрасно.

Я не похож на богов, на владык беспредельного неба;

[210]   Видом и ростом я лишь человек; как все люди, я смертен.

Но не найдёте среди вам знакомых несчастнейших смертных

Ни одного, с кем бы я поравняться не мог в испытаньях.

Даже и более их мог бы я рассказать о несчастьях,

Тех, что по воле богов перенёс я с трудом непомерным.

[215]   Но мои мысли теперь сытный ужин один лишь тревожит:

Хуже ведь нет ничего, чем голодный грызущий желудок.

Властвует он над людьми и всегда о себе велит помнить,

Сколько б сердца у людей ни терзали печали и скорби.

Так и со мной: сердцем я предан скорби, но тощий желудок

[220]   Требует пищи себе, заставляет забыть о несчастьях,

Что приключились со мной; о себе он заботится только.

Вас же не медлить молю! Завтра, Эос лишь светлая встанет,

В землю родную меня, несчастливца, отправьте, в отчизну.

Много уж я претерпел. Пусть погибну, мне лишь бы увидеть

[225]   Всё, чем владел я: рабов, дом большой мой с высокою кровлей…».

 

Он замолчал. Все вокруг согласились отправить в отчизну

Гостя, пленившего их справедливой и умною речью.

После, бессмертным возлив, каждый вволю вином насладился,

И разошлись все затем по домам, лишь о сне помышляя.

[230]   Только остался сидеть за столом Одиссей боговидный,

Также и А́рета с ним, также царь Алкиной богоравный.

Ну а рабыни меж тем со столов всю посуду убрали.

 

Тут разговор завела белорукая А́рета с гостем.

Лишь на одежду его посмотрев, она сразу узнала

[235]   Плащ и хитон, что сама соткала со служанками вместе.

Голос возвысив, к нему обратила крылатое слово:

«Странник, сначала сама я тебя расспрошу. Расскажи нам:

Кто ты? Откуда? И где получил ты такую одежду?

Ты говорил, будто в шторм спасся после крушения судна».

 

[240]   Светлой царице тогда отвечал Одиссей многоумный:

«Трудно, царица, теперь обо всём рассказать мне подробно.

Очень уж много я бед претерпел от богов Уранидов.

Но то, что хочешь ты знать, я тебе расскажу откровенно.

Остров Огигия есть среди моря, далёко отсюда.

[245]   Там дочь Атланта живёт, злоковарная нимфа Калипсо,

С дивноплетёной косой, но ужасная сердцем богиня.

С нею никто из богов, и из смертных общаться не хочет.

Я же, несчастный, один был на остров её в бурю брошен

Богом враждебным, когда мой корабль расколол как скорлупку

[250]   Молнией Зевс посреди винно-тёмного бурного моря.

Спутников всех я тогда растерял: поглотила их бездна.

Сам же, на киле верхом от разбитого судна носился

Я девять дней по волнам. На десятый же тёмною ночью

Брошен на остров я был, на Огигию, там, где Калипсо

[255]   С дивноплетёной косой обитала, ужасная сердцем.

Дав мне радушный приют, угощала меня, и любила,

Молодость вечную дать за любовь мне сулила, бессмертье.

Но только сердце моё не смогла обольстить она всё же.

Целых семь лет жил я с ней! Все семь лет орошал я слезами

[260]   То одеянье моё, что давала мне нимфа Калипсо.

Год и восьмой, наконец, наступил по времён обращенью.

Тут нимфа вдруг мне велит поскорее домой отправляться.

Зевс ли ей то приказал, иль сама так решила, – не знаю.

Сделать велела мне плот, крепко сбитый; дала мне в достатке

[265]   Пищи, воды и вина, наделила нетленной одеждой;

Даже со мной послала она ветер попутный и добрый.

Так по спокойным волнам непрерывно семнадцать дней плыл я;

На восемнадцатый день показались тенистые горы

Вашей земли. Душу мне охватила великая радость,

[270]   Многострадальцу. Но я не предвидел, что бед ещё много

Мне Колебатель Земли Посейдон непреклонный готовит.

Мощные ветры подняв, бурей он преградил мне дорогу,

Море встревожил вокруг, вздыбил волны, чтоб те не носили

Жалкий мой плот на себе, и меня с ним стонавшего громко.

[275]   Бурные волны мой плот разломали. Я бросился в воду.

В море бушующем вплавь я пустился по зыбкой пучине.

К вашей земле принесли меня мощные волны и ветры.

Вновь тут я чуть не погиб, когда волны прибоя на скалы

Бросили с силой меня, где я мог расшибиться о камни:

[280]   Но, что есть сил, я поплыл прочь от скал, в бок, вдоль берега. Вскоре

Устья реки я достиг. Было место удобным и тихим:

Острых там не было скал, и от ветра имелась защита.

Выйдя на берег едва, я упал, обессилев. Лишь к ночи

Смог амброзийной уйти от потока, рождённого Зевсом.

[285]   Я приютился в кустах, под опавшей листвой там укрылся.

Вскоре же бог на меня сон излил беспредельный и крепкий.

Там под защитой листвы, и с печалью большой в милом сердце

Спал я всю ночь напролёт до зари, и с зари до полудня.

Солнце спускалось уже, когда сладостный сон мой был прерван

[290]   Шумом у берега. Там дочь твоя со служанками вместе, –

Словно богиня средь нимф, – на песке веселились, играя.

К ней подошёл я с мольбой. И она поступила так мудро,

Как невозможно и ждать, что при встрече так мудро поступит

Девушка столь юных лет. Молодежь ведь всегда безрассудна.

[295]   Сытной еды и вина искромётного дать мне велела,

Вымыться в чистой реке предложила, дала мне одежду.

Вот почему так одет. Скорбный сердцем, сказал я вам правду».

 

Он замолчал. Тут ему Алкиной отвечал благосклонно:

«Странник, я думаю, дочь поступила бы наша приличней,

[300]   Если б тебя за собой и служанками в дом пригласила

Следовать сразу. Ведь к ней к первой с просьбою ты обратился».

 

Так он сказал. Но ему возразил Одиссей многоумный:

«О, храбрый царь, не брани ты невинную деву за это!

Мне предлагала она со служанками следовать вместе;

[305]   Я ж отказался: мне то было стыдно, и я опасался,

Что ты, увидев меня рядом с ней, мог разгневаться очень.

Быстро впадаем мы в гнев, земнородное племя людское».

 

Царь Алкиной возразил Одиссею на то, так сказал он:

«Странник, в груди у меня сердце гневаться вовсе не склонно

[310]   Из-за таких пустяков. Нам во всём подобает приличье.

Если бы, – о, Зевс отец, Аполлон и Афина Паллада! –

Если бы зятя нашёл я такого, как ты, твоих взглядом,

Схожих с моими, то дочь свою с радостью дал бы такому;

И поселил бы их здесь… Дам тебе я и дом, и богатство,

[315]   Если останешься! Но против воли держать иноземца

Здесь не посмеет никто: не понравилось это бы Зевсу.

Твой назначаю отъезд я на завтра, ты знай это точно.

Будешь в пути отдыхать, или сладкому сну предаваться,

А феакийцы корабль поведут по спокойному морю,

[320]   В землю свою ты пока не прибудешь! А хочешь, – в иную

Землю доставят тебя, пусть она даже дальше Евбеи,

Дальше которой уж нет ничего, говорят наши люди,

Кто там бывал, кто ходил с златовласым туда Радамантом, –

Тития, сына Земли, навестить. Сколь их путь ни далёк был

[325]   В море бездонном, его без труда лишь за сутки свершили:

И до Евбеи дошли и назад возвратиться успели.

Скоро узнаешь ты, как корабли мои бы́стры, как ловко

Юные наши гребцы, что есть сил, бороздят гладь морскую».

 

Так он сказал. И в восторг тут пришёл Одиссей боговидный.

[330]   В жарком порыве молясь, произнёс он, возвысив свой голос:

«О, Зевс, отец наш! Пусть всё будет так, как сказал Алкиной мне!

И да пусть будет всегда в хлебодарном краю ему слава!

Мне ж под надзором твоим дай без бед ты вернуться в отчизну!»

 

Так они между собой, как друзья, говорили о многом.

 

[335]   А уж рабыням велит белорукая А́рета спешно

Гостю постель постелить на открытой террасе; пурпурный

Мягким красивый матрас разостлать с покрывалом богатым;

Бросить подушек, и всё застелить одеялом пушистым.

Факелы взяв, сей же миг поспешили рабыни из зала.

 

[340]   Мягкое ложе они постелили красиво и быстро.

В зал возвратились опять, Одиссею учтиво сказали:

«Гость дорогой, можешь ты отдохнуть. Твоё ложе готово».

 

Многострадальный был рад отдохнуть Одиссей боговидный.

Сладкий целительный сон, наконец, он вкусил безмятежно

[345]   В ложе красивом резном на открытой и гулкой террасе.

Царь Алкиной на покой удалился внутрь дома и в спальне

Рядом с супругой возлёг благонравной, и в сон погрузился.