Так отдыхал Одиссей боговидный, в беде многостойкий,

Сном и усталостью он был смирён. В это время Афина

В край феакийских мужей поспешила, в их город прекрасный.

Жили когда-то они на просторной земле Гиперейской,

[5]     В близком соседстве с землёй буйных, диких, надменных циклопов,

Что вечно грабили их, так как были сильны и огромны.

Вождь Навсифой, наконец, боговидный увёл феакийцев

В Схерии край, далеко от людей, что трудом себя кормят.

Город возвёл там: дома – для людей, для богов – воздвиг храмы;

[10]    Город стеною обвёл, и поля поделил всем, как должно.

Только давно уж судьба увела его в царство Аида.

Нынче там царь Алкиной правил мудростью, данной от бога.

 

В дом к нему сразу вошла светлоокая дева Афина,

Сердцем заботясь: скорей в дом родной возвратить Одиссея.

[15]    В дивную спальню она поднялась, где спала сном покойным

Дева, что видом своим, стройным станом – богине подобна.

То Навсикая была, дочь царя Алкиноя, героя.

Там же прислужницы две, что Харитам подобные юным,

Спали с обеих сторон возле запертой двери блестящей.

[20]    К ложу царевны тогда лёгким ветром она подлетела,

И над её головой тихо встала богиня Афина,

Дочери образ приняв морехода Диманта, с которой

Сверстницей дева была и которую очень любила.

 

В виде таком спящей ей так богиня Афина сказала:

[25]    «О, Навсикая, видать, родила тебя мать беззаботной!

Ты не печёшься совсем об одеждах нарядных и светлых!

Скоро день свадьбы твоей! Ты должна быть одета нарядно,

Так же и те, кто тебя поведёт к жениху молодому.

Доброе имя себе мы опрятной одеждой заслужим;

[30]    Рады и мать, и отец за детей, что прилично одеты.

Ну же, вставай! И с утра на реку все стирать собирайтесь!

Я вместе с вами пойду, помогу, чтоб скорей сделать дело.

В девах недолго уже незамужней тебе оставаться:

Сватают много тебя женихов из родов знаменитых

[35]    В крае феаков, где ты и сама из знатнейшего рода.

Встань же с зарёй и проси у отца многославного, чтобы

Мулов с повозкой велел снарядить. И сложи на повозку

Платья нарядные все, пояса, покрывала, повязки…

Да и самой чтоб пешком не идти: то тебе неприлично, –

[40]    Путь к водоемам от стен городских утомителен, долог».

 

Так ей сказав, унеслась светлоокая дева Афина

Вновь на Олимп. Говорят, там дома богов вечны, как боги,

Их не тревожат ветра́, не страшны им холодные ливни,

Или метели зимой белоснежной. Лазурное небо

[45]    Вечно безоблачно там, и сиянием вечным блистает.

Там для блаженных богов в наслаждениях дни все проходят.

Вот и Афина туда унеслась, дав совет свой царевне.

 

Эос тогда поднялась златотронная, и Навсикаю

В дивной сорочке легко пробудила. Та, сну удивляясь,

[50]    Быстро пошла, чтоб скорей ей увидеть родителей милых,

И рассказать им свой сон. Мать с отцом она в зале застала.

Перед огнём очага мать сидела, с ней рядом – служанки;

Пряли все, пряжа была цвета «пу́рпур морской». А в дверях же

Встретился ей и отец: на совет он собрался старейшин;

[55]    Был он туда приглашён от знатнейших родов феакийских.

 

Близко к отцу подойдя, Навсикая с улыбкой сказала:

«Милый отец мой, вели дать повозку мне крепкую, чтобы

В ней я всё наше бельё уместила, которое нужно

Выстирать; да и сама на реку я поеду в повозке.

[60]    Ведь и тебе надлежит заседать на высоких советах

Наших почетных вельмож только в чистой опрятной одежде.

Также ты пять сыновей воспитал и поднял в своём доме.

Двое женаты уже. Трое ж младших – цветут, созревают,

На хороводы ходить хотят в чистой опрятной одежде.

[65]    Так что приходится мне и об этом заботиться тоже».

 

Так говорила она. О желанной же свадьбе ей было

Стыдно отцу помянуть. Он всё понял и сам, и сказал ей:

«Дочка, ни в мулах тебе и ни в чём нет отказа. Ступай же;

Я прикажу, что б рабы заложили большую повозку

[70]    Быстроколёсную; и чтобы кузов в ней был для поклажи».

 

Так он сказал, и рабам дал приказ, и они исполняли:

Вышли немедля во двор, снарядили повозку под мулов;

Мулов в неё запрягли крепконогих, легко чтоб катили.

Из бельевой нанесла Навсикая нарядной одежды,

[75]    В кузов сложила её на шлифованной гладко повозке.

Мать много всякой еды принесла ей в плетёной корзине,

Мех, что из шкуры козы, с благородным вином подала ей,

Сладостей разных дала. И царевна взошла на повозку.

Мать ей дала и сосуд золотой с благовонным елеем,

[80]    После купания чтоб натереться и ей, и служанкам.

Вот Навсикая взяла гибкий бич и блестящие вожжи,

Мулов стегнула бичом и, зацокав, они побежали

Рысью проворной, везя и царевну к реке, и одежду.

Вслед за повозкой, спеша, и служанки пошли молодые.

 

[85]    Скоро достигли они устья дивной реки многоводной.

Были устроены там водоемы: вода в них обильно

Светлым потоком текла и нечистое всё отмывала.

 

При́были к месту когда, распрягли утомившихся мулов,

И отпустили пастись у реки: на зеленых просторах

[90]    Сочно-медвяной травой насыщаться. Потом уж с повозки

Сняли они всё бельё, побросали на дно водоёма,

Долго топтали его, соревнуясь в проворстве друг с другом.

Так грязь с белья удалив, его мыли, потом полоскали,

И ряд за рядом затем на камнях на сухих расстилали

[95]    Там, где морская волна камни берега вымыла чисто.

 

Кончив работу, они искупались, натёрлись елеем,

Сели на мягкой траве у реки, веселясь, за обед свой.

Ну а бельё всё сушить предоставили яркому солнцу.

 

Вот, насладившись едой, со служанками вместе царевна

[100]   В мяч захотела играть. Сняли все головные уборы;

И Навсикая пошла впереди белорукая с песней.

Ловлей в горах веселясь, стрелоносная так Артемида

Многовершинный Тайгет и крутой Ериманф обегает,

Радуясь вепрям лесным и пугливым, но быстрым оленям;

[105]   Следом и нимфы полей, вечно юные дочери Зевса,

Всюду за нею спешат. Лета с радостью смотрит на это:

Дочь её выше их всех и прекрасней; легко между ними, –

Сколь ни прекрасны и те, – распознать в ней богиню Олимпа.

Так же своей красотой всех подруг затмевала царевна.

 

[110]   Стали они, наконец, собираться домой: сытных мулов

Снова к ярму подвели; всю собрали сухую одежду.

Новая мысль тут пришла светлоокой богине Афине:

Как Одиссея поднять ото сна, чтоб царевну увидел,

И чтобы в город она проводила его, к феакийцам.

[115]   Вот мяч упругий в броске послала Навсикая служанке,

Но промахнулась, и мяч улетел прямо в омут глубокий.

Громко все вскрикнули. Тут Одиссей боговидный проснулся.

 

Быстро поднявшись, он стал размышлять и рассудком, и сердцем:

«Горе! В какую страну, и к какому народу попал я?

[120]   К диким, лихим племенам, что надменны и правды не знают?

К богобоязненным ли, что приветливо гостеприимны?

Кажется, девичий мне громкий голос послышался близко.

Нимфы ли это шалят здесь, владелицы гор крутоглавых,

Влажных, душистых лугов и истоков речных потаённых?

[125]   Или же я, наконец, человеческий голос услышал?

Впрочем, пойду-ка я сам, посмотрю, и тогда уж узнаю».

 

Это сказав, из кустов Одиссей несравненный поднялся.

Вот мускулистой рукой наломал он себе свежих веток,

Густо покрытых листвой, и прикрыл части тела срамные.

[130]   Вышел он. Так же в горах обитающий лев, гордый силой,

В ветер выходит, и дождь на охоту, сверкая глазами,

И на быков и овец он бросается в поле, или же

Ловит оленей в лесу, или голод его заставляет

Малых ягнят похищать или даже врываться в жилища.

[135]   Так Одиссей из кустов вышел голым почти. Принуждён был

В виде таком подойти к девам он, заплетённым красиво.

Был он ужасен: покрыт весь морскою засохшею тиной.

В страхе все бросились прочь, вверх по берегу, спрятаться в скалах.

 

Но Алкиноева дочь не покинула места: ей в сердце

[140]   Смелость Афина влила, уничтожив в нём робость и трепет.

Встала она перед ним. Одиссей же не знал, что приличней:

Пасть и колени обнять юной деве прекрасной с мольбою;

Иль, на почтительном встав расстоянье, молить, чтобы дева,

Сжалясь, одежду дала и сказала, какой рядом город?

[145]   Так размышляя, решил, наконец, он, что будет приличней

Ласково, кротко молить, на почтительном встав расстоянье,

Чтоб не обидеть её, вдруг припав к её стройным коленям.

Тут обратился он к ней с мягким, кротким, рассчитанным словом:

 

«Ноги твои, госпожа, обнимаю, богиня ты, нет ли!

[150]   Если же ты из богинь, из владычиц огромного неба,

То с Артемидой тебя, с меткой дочерью Зевса великой

Только и можно сравнить станом стройным и ликом прекрасным…

Если ж из смертных ты жён, чья судьба на земле жить до срока,

То, значит, трижды блажен твой отец, также мать твоя – трижды,

[155]   Также – и братья твои! Ведь с каким наслажденьем и счастьем

Видят они каждый день как ты дома цветёшь перед ними,

И восхищённо глядят, как, смеясь, ты идёшь в хороводах.

Будет блаженнее всех тот из смертных, который сумеет

В дом тебя свой привести, превзойдя конкурентов дарами.

[160]   Я никогда не встречал никого среди смертных, кто был бы

Столь же прекрасен, как ты. Я смотрю на тебя с изумленьем.

В Делосе только лишь, там, где алтарь Аполлона воздвигнут,

Видел такую же я молодую и стройную пальму.

В храме я случаем был, в окружении спутников верных,

[165]   Лишь по пути. Путь же тот мне принёс много бед и лишений.

Долго стоял я тогда, изумляясь, ту пальму увидев,

Так как такой красоты я ещё не встречал у деревьев.

Так изумляюсь тебе! Но, любуясь тобой, не решаюсь

Тронуть колени твои. Несказанной бедой я постигнут.

[170]   Только вчера удалось, на двадцатый лишь день, избежать мне

Моря бушующих волн: долго так мною бури играли,

Гнали меня день и ночь от Огигии острова. Здесь же

Брошен я был, наконец, богом к новых несчастьям: не скоро,

Верно, конец им придёт; много мне их назначили боги.

[175]   Сжалься, прошу, госпожа! Испытавший немало несчастий,

К первой с молитвой к тебе обращаюсь. Никто не знаком мне

В этом далёком краю, в вашем городе. Ты укажи мне

В город дорогу, и дай мне прикрыть обнаженное тело

Хоть лоскутом ткани той, чем укрыто бельё на повозке.

[180]   Пусть тебе боги дадут всё, чего ты сама пожелаешь,

Мужа по сердцу и дом изобильный, в семье мир и счастье!

Нет ничего на земле лучше дома, счастливого в браке,

Где бы и муж, и жена жили только в любви и согласье,

Радость питая друзей, а у недругов зависть питая,

[185]   Счастье питая своё, обретая тем славу в народе».

 

Тут Навсикая ему белорукая так отвечала:

«Странник! Я вижу, что ты и разумен, и родом из знати.

Зевс же по воле своей шлёт с Олимпа нам счастье и горе,

Сколько захочет кому, не смотря на то: знатен ли род наш.

[190]   То, что послал он тебе, должен вытерпеть ты со смиреньем.

Если достигнуть ты смог края нашего, хочешь в наш город,

То ни в одежде у нас и ни в чём ты не встретишь отказа,

Как и все путники, что, настрадавшись, о помощи молят.

Город тебе покажу; назову и людей, в нём живущих.

[195]   Здесь феакийцев земля; наш и город, и всё, что в округе.

Дочерью я прихожусь Алкиною, отважному сердцем.

У феакийцев он царь, в нём и сила, и слава народа».

 

Это сказав, тут она приказала служанкам-подружкам:

«Стойте! Куда это вы разбежались, увидев мужчину!

[200]   Можно ли думать, что к нам человек вдруг враждебный явился?

Нет среди смертных людей никого, и не будет вовеки,

Кто бы замыслил со злом в феакийской земле появиться,

Так как блаженные нас очень любят бессмертные боги!

Здесь мы живем, в стороне ото всех, у последних пределов

[205]   Шумного моря, и нас редко кто из людей посещает.

Встретился нам в этот раз лишь несчастный, бездомный скиталец.

Нужно его приютить. Ведь и нищих, и странников бедных

Зевс посылает для нас. Дар и малый дадим мы с любовью.

Дайте ж, подруги, скорей и питья, и еды чужеземцу,

[210]   Да искупайте его у реки, там, где ветер потише».

 

Так им сказала. Они, подходя, ободряли друг друга,

И Одиссея туда отвели, где потише был ветер,

Как им велела сама Навсикая, царевна феаков.

Плащ и хитон перед ним положили, чтоб мог он одеться.

[215]   После, сосуд золотой с благовонным елеем подали.

Стали его приглашать к омовению в светлом потоке.

 

Только на это сказал Одиссей благородный служанкам:

«Девы прислужницы, вы лучше встаньте поодаль: без вас я

Смою солёную грязь и натрусь благовонным елеем.

[220]   Тела давно моего благовонный елей не касался.

Но перед вами в поток не зайду, и не стану я мыться:

Стыдно себя обнажить мне при вас, заплетённых красиво».

 

Так он сказал. Те ушли, обо всём доложили царевне.

А Одиссей той порой, благородный, в поток погрузился,

[225]   Плечи и спину омыл, смыл всю грязь, что на теле налипла,

Кудри густые водой он от пены солёной очистил.

Вымывшись чисто, натёр благовонным елеем всё тело.

После одежду надел, что дала молодая царевна.

Тут Зевса славная дочь, светлоокая дева Афина

[230]   Сделала выше его, и полнее на вид; а густые

Кудри в колечки ему завила, что под цвет гиацинта.

Так покрывает вокруг серебро ярким золотом мастер,

Тот, что Гефестом самим и Афиной Палладой обучен

Всяким искусствам, и всех изумляет трудов совершенством.

[235]   Так с головы и до пят красотой Одиссея покрыла.

К морю пошёл он и сел на песке, озарённый красою

Силы и мужества весь. Изумляясь глядела царевна.

 

Так вдруг сказала она заплетённым красиво служанкам:

«Слушайте, что вам скажу, белорукие девы, подружки!

[240]   Думаю, всё же гоним был не всеми богами Олимпа

Этот скиталец, что к нам, к феакийцам божественным прибыл.

Прежде казался он мне лишь простым человеком; теперь же

Стал он похож на богов, на владык беспредельного неба.

О, если б и для меня вдруг подобный супруг отыскался,

[245]   И поселился бы здесь, и у нас навсегда бы остался!..

Дайте ж, подруги, теперь вы питья и еды чужеземцу!»

 

Так им сказала. Они, повинуясь царевне охотно,

Тут же питья и еды Одиссею подали проворно.

С жадностью стал пить и есть Одиссей, боговидный страдалец,

[250]   Голод он свой утолял, так как пищи давно не касался.

 

Новая мысль между тем белорукой пришла Навсикае:

Чистые платья свернув, все сложила их в кузов плотнее;

Мулов в повозку впрягла крепконогих, сама в неё встала.

И к Одиссею затем она с речью такой обратилась:

[255]   «В город пора нам. Вставай, чужеземец, и следуй за нами,

К дому отца моего. Я тебя провожу. Там ты встретишь

Всех самых знатных людей феакийских. Но прежде совет мой

Выслушай. Вот что скажу, так как, вижу, – вполне ты разумен:

Следовать будем пока мы в полях, мимо нив плодоносных, –

[260]   Вслед за служанками ты поспешай за моею повозкой.

С мулами я впереди вам дорогу указывать буду.

К городу так подойдём. Обнесен он высокой стеною

С башнями; и с двух сторон у него превосходная пристань

С выходом узким; суда охраняют двухвостые выход

[265]   Справа и слева, они все стоят под надёжным навесом.

Площадь торговая там есть вокруг Посейдонова храма,

Что на огромных камнях, в землю вкопанных, плотно стоящих.

Снасти там чёрных судов и канаты хранятся на складах,

Там же готовят к судам гладкотёсные длинные весла.

[270]   Нам, феакийцам, ни стрел, ни колчанов, ни луков не нужно;

Нам лишь нужны корабли, мачты крепкие, длинные вёсла;

Весело нам в кораблях плыть простором шумящего моря.

Я же хочу избежать разных толков, насмешек и сплетен,

Чтоб не пустили молву про меня, ведь народ злоязычен.

[275]   Встретится нам кто-нибудь из таких и, увидев нас, скажет:

"Что там за странник идёт с Навсикаей, высокий, прекрасный?

То не жених ли её? Где она отыскала такого?

Кто он? Из дальних ли стран занесён к нам он бурей морскою?..

Ведь по соседству у нас никаких мы не знаем народов…

[280]   Или какой-нибудь бог внял молитвам её неотступным,

И к ней спустился с небес, чтобы ею владеть ежедневно?

Лучше б покинуть наш край ей самой и искать себе мужа

В дальних краях. Здесь она лишь позорит народ феакийский

Тем, что из знатных людей женихов не находит достойных".

[285]   Вот что посеет молва. Для меня это будет позором.

Я осудила б сама, поступи так любая другая;

Чтобы и мать, и отца, не спросив, без согласья их стала б,

В брак не вступив, на народ выходить вдруг с мужчиной открыто.

Ты же совет мой прими и исполни, тогда и отец мой

[290]   Помощь окажет тебе, чтоб скорее домой ты вернулся.

Там, по пути, где пойдём, есть священная роща Афины

Чёрных седых тополей; в ней родник; а вокруг – луг зелёный.

Там у отца моего есть участок и сад плодоносный;

Близко от города он отстоит, лишь на крик человека.

[295]   В рощу ты эту зайди и там жди, отдыхая, покуда

В город прибудем мы все, и пока в дом отца не вернусь я.

Лишь убедишься когда, что достигли мы царского дома, –

В город и сам ты иди, и расспрашивай встречных феаков,

Где дом отца моего, Алкиноя отважного сердцем.

[300]   Это нетрудно узнать. К дому путь бессловесный младенец

Может легко указать. Дом такой красоты не имеет

Из феакийцев никто, только царь Алкиной благородный.

И, только двор ты пройдёшь со строеньями многими, тут же

Ты через зал поспеши прямо к матери нашей в покои.

[305]   Там перед ярким огнём очага, у высокой колонны,

Ты и застанешь её; нить прядёт она дивного цвета

Пу́рпура моря. И с ней за такой же работой служанки.

Там и отца моего кресло возле огня, у колонны.

Сидя в нём, сладким вином тешит он себя, словно бессмертный.

[310]   Мимо царя ты пройди к моей матери, и ей колени

Ты обними, и моли, чтоб она помогла день возврата

Радостный встретить скорей, хоть и очень далёк ты от дома.

Если воспримет она благосклонно мольбы твои, странник,

Можешь надеяться ты вновь вернуться в свой дом благозданный,

[315]   Снова увидеть родных и друзей, и любимую землю».

 

Это сказав, тут бичом она мулов хлестнула блестящим.

Быстро они от реки побежали проворною рысью.

Все остальные пешком поспешили скорей за царевной.

Мулов держала она так вожжами, чтоб не отставали

[320]   Девы и странник; бичом звучным мулов слегка задевала.

 

Солнце садилось уже. Вот достигли они и священной

Рощи Афины. И там Одиссей боговидный остался.

 

Тотчас молится он стал славной дочери грозного Зевса:

«Непобедимая дочь Зевса щитовладельца, внемли мне!

[325]   Нынче хотя бы услышь, если раньше не вняла молитве,

В море когда сокрушал меня гневный Земли Колебатель!

Дай в феакийцах найти вам любезных ко мне состраданье!»

 

Так он молился. И был он услышан Афиной Палладой.

Только сама перед ним не явилась она, опасаясь

[330]   Брата отца своего, что упорствовал в гневе, желая

Гнать Одиссея, пока не достигнет он милой отчизны.