Так он сказал, и вокруг воцарилось надолго молчанье.

Всех он рассказом своим восхитил в ночном сумрачном зале.

 

После уж царь Алкиной обратился к нему, так сказал он:

 

«О, Одиссей, если ты смог прибыть в наш дворец меднопольный

[5]     Высокосводный, тогда и в обратном пути не собьёшься,

И возвратишься домой; слишком много и так пострадал ты.

К каждому здесь из мужей я теперь обращу своё слово.

Много, старейшины, вас, тех, кто вместе со мной в моём доме,

Вина искристые пьёт каждый день, дивным песням внимая!

[10]    Много нарядов лежит в сундуке драгоценном для гостя,

Много и прочих даров золотых и изящно-искусных,

Что были поднесены от советных вождей феакийских.

Пусть даст ещё по котлу и большому треножнику каждый!

Ну а себя мы потом наградим за убытки богатым

[15]    Сбором с народа: дарить щедро так одному не по силам».

 

Так сказал царь Алкиной. Согласившись с его предложеньем,

Все по домам разошлись, помышляя о сне в мягком ложе.

 

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Каждый спешил принести на корабль медно-дивную утварь.

[20]    Сам Алкиной обошёл весь корабль царской силой святою,

Чтобы всю утварь сложить под скамьи, чтоб она не мешала

В море гребцам молодым пенить волны ударами вёсел.

После пошли во дворец к Алкиною, чтоб пир приготовить.

 

В жертву быка принесла Алкиноева сила святая

[25]    Зевсу, правителю всех, что окутан всегда тёмной тучей.

Бёдра предали огню. После пир учредили богатый,

Слушали песни певца, вдохновлённого богом поэта, –

Пел им слепой Демодок, почитаемый всеми в народе.

Лишь Одиссей обращал часто взгляд к лучезарному солнцу,

[30]    Мысленно сесть торопил, так как страстно он жаждал уехать.

Так пахарь вечера ждёт, жаждет отдыха, ведь целый день он

Вслед за волами ходил винноцветными с плугом тяжёлым;

С радостным сердцем глядит он как яркое солнце заходит,

Время на ужин идти; и уходит домой он уставший.

[35]    Так же был рад Одиссей, когда солнце спустилось на запад.

К веслолюбивым тогда феакиянам он обратился,

Прежде всего же – к царю Алкиною, и вот что сказал он:

 

«О, славный царь Алкиной, благороднейший среди народа!

В путь вы отправьте меня, совершив возлиянье бессмертным,

[40]    И будьте счастливы! Всё, что желала душа, совершилось:

И мой отъезд, и дары дорогие. Да пусть Ураниды

Боги пошлют благодать мне увидеть, вернувшись в отчизну,

И безупречной жену, и здоровыми всех моих близких!

Вы же на радость себе и законным супругам, и детям

[45]    Здесь оставайтесь! И пусть боги вам много благ посылают,

Да чтобы бед никаких никогда не случалось в народе!»

 

Так он сказал. Тут же все, его слово одобрив, решили

Гостя отправить скорей, так как он говорил справедливо.

К вестнику тут своему сильный царь Алкиной обратился:

 

[50]    «В чаше вино разведи, Понтоной, разнеси всем по кубкам,

Кто в этом зале, чтоб все отцу-Зевсу, возлив, помолились,

И гостя в землю отцов мы потом уже с миром отправим».

 

Так он сказал. Понтоной тут развёл вино, сердца усладу,

Кубки наполнил у всех, чтобы все возлиянье свершили

[55]    Вечным бессмертным богам, беспредельного неба владыкам,

Прямо из кресел своих. Славный царь Одиссей тут поднялся,

А́рете в руки вручил он наполненный кубок двудонный;

Громко затем ей сказал, посылая крылатое слово:

 

«В радости светлой живи ты всю жизнь, о, царица, покуда

[60]    Старость и смерть не придут, что приходят ко всем неизбежно!

Я уезжаю, а ты благоденствуй и радуйся дома

Вместе с детьми, и с царём Алкиноем, и с добрым народом».

 

Это сказал и пошёл за порог Одиссей несравненный.

Вестника с ним Алкиной отослал, проводил чтоб тот гостя

[65]    К быстрому судну его и к песчаному берегу моря.

А́рета следом за ним послала трех домашних служанок;

Первая вымытый плащ понесла с чистым лёгким хитоном,

Ну а вторая – сундук превосходной изящной работы,

Третья же – с красным вином и запасами пищи спешила.

 

[70]    Только они подошли к кораблю возле берега моря, –

На глуботрюмный корабль поднялись все процессией славной.

В трюм уложили гребцы и питьё, и съестные припасы.

Простынь льняную затем на цветастом ковре расстелили

Для Одиссея они на корме пустотелого судна,

[75]    Чтобы он крепко поспал. Спать он молча улёгся на ложе.

Тут же к уключинам все разместились гребцы по порядку,

И отвязали канат от причала – с отверстием камня.

Разом нагнулись они и разрезали вёслами море.

Сладостный сон между тем прочно веки сомкнул Одиссею,

[80]    Крепкий приятнейший сон, наиболее схожий со смертью.

 

Словно летит четверня запряжённых коней по простору,

Коих удары бича непрерывные гонят нещадно;

Бешено кони летят, будто вовсе земли не касаясь, –

Так и корабль полетел. За кормою пурпурные волны

[85]    Бурно кипели среди бесконечно шумящего моря.

Мчался корабль без помех. И не смог бы догнать его даже

Ястреб, что чертит круги, – среди птиц самый быстрый в полёте.

Так, рассекая валы, судно быстро летело по морю,

Мужа неся, что умом был сравним разве только с богами,

[90]    Что прежде множество бед перенёс, сокрушающих сердце,

В битвах жестоких, в пути, среди волн разъярённого моря.

Спал он спокойно теперь, позабыв о печалях и бедах.

 

Вот загорелась звезда лучезарно-ярчайшая в небе,

Что предвещает восход Эос ранорождённой и светлой.

[95]    К острову, путь завершив, подходил уж корабль мореходный.

               

Форкина есть там залив. Так, в честь старца морского назвали

Люди Итаки его. Берега там – отвесные скалы;

Тянутся с моря они и к заливу уходят, снижаясь,

И защищают его от морских страшных волн в непогоду.

[100]   Могут стоять там суда крепкозданные, в тихом заливе

И на спокойной воде, якоря не задействовав даже.

А завершает залив длиннолистое древо оливы,

Что возле входа растёт полумрачной обширной пещеры,

Той, где святилище нимф, что наядами все называют.

[105]   Много в пещере той есть чаш и амфор двуручных из камня,

В коих гнездятся, жужжа, пчёлы дикие, мёд собирая.

Много там ткацких станков, тоже каменных и очень длинных,

Нимфы на них ткани ткут в цвет пурпурной волны, дивных видов.

Вечнотекущий там ключ из земли бьёт. В пещере два входа:

[110]   Людям доступен один, – обращённый к Борею, на север;

Тот, что на юг обращён, к Ноту, – тот для богов лишь бессмертных:

Люди туда не пойдут, ибо путь тот богам лишь доступен.

 

Зная то место, в залив они быстро вошли полным ходом,

Так, что с разгона корабль забежал половиной на берег,

[115]   Вёслами сильных гребцов понуждаемый к быстрому бегу.

Как только крепкий корабль сел на берега отмель, немедля

Спящего тут с корабля Одиссея снесли осторожно

Вместе с красивым ковром, с простыней, на которой лежал он,

И покорённого сном на прибрежный песок положили.

[120]   После снесли с корабля и дары от феаков славнейших,

Что поднесли ему те по внушенью великой Афины.

Все положили дары возле пышной тенистой оливы,

Что от дороги вдали, чтоб не смог вдруг случайный прохожий

Взять тех богатых даров, пока спит Одиссей сном глубоким.

[125]   Дело закончив, назад они тут же пустились по морю.

 

Но Колебатель Земли, гнев питал к Одиссею скитальцу,

Помня угрозы свои, – воззвал к Зевсу, узнать его волю:

 

«О, Зевс отец! Никакой средь богов уж не будет мне чести,

Если меня почитать перестали и смертные люди,

[130]   Даже феаки, что род долгий свой от меня начинают!

Знал я: домой Одиссей возвратиться тогда, когда много

Вынесет бед; я не мог его вовсе лишить возвращенья,

Так как ты раньше ему обещал и кивнул в знак согласья.

Спящего морем его привезли в корабле быстром нынче

[135]   И на Итаку внесли, и даров надавали без счёта:

Золота, меди, одежд дорогих из прекраснейших тканей, –

Столько, сколь сам никогда не привёз бы он даже из Трои,

Если б с добычей своей без препятствий домой возвратился».

 

Гневному богу в ответ Зевс сказал, тёмных туч собиратель:

 

[140]   «Ах, Колебатель Земли многовластный, ну что говоришь ты!

Ты ль не в чести у богов! И возможно ли, чтобы старейший

И наилучший из нас был не чтим остальными богами!?

Если же кто из людей непочтенно с тобой обойдётся,

Силы у смертных слабы пред тобой, отомстить ты сумеешь.

[145]    Делай, что хочешь теперь, поступай так, как сердцу приятней».

 

Тотчас ему Посейдон так ответил, Земли Колебатель:

 

«Сделал бы, как ты сказал, Темнотучноокутанный, тотчас!

Но вызвать гнев у тебя я страшусь и всегда избегаю.

Раз ты не против, тогда превосходный корабль феакийский,

[150]   Быстро бегущий домой по пучине туманного моря,

Я разобью, чтоб они больше странников не развозили

Всех по домам. Город их окружу я огромной горою!»

 

Гневному богу в ответ Зевс сказал, тёмных туч собиратель:

 

«О, милый мой, чтобы гнев твой излить, вот что будет получше:

[155]   Лишь соберётся народ весь из города, в море заметив

Быстрый корабль, – ты тогда порази его около суши,

В камень скалы обратив, но чтоб вид корабля сохранился!

Так ты людей изумишь. Уж потом за горой спрячь их город».

 

Это услышал когда Посейдон, сотрясающий землю,

[160]   В Схерию он поспешил, где живут испокон феакийцы.

Там стал он ждать корабля мореходного. Вот уже близко

Быстрый корабль подбежал. Подошёл тут к нему Земледержец,

В камень скалы превратил, и, ударив тяжёлой ладонью,

В дно скалу крепко вогнал. Сам невидимый прочь удалился.

 

[165]   Стали друг к другу тогда обращаться с крылатою речью

Славные флотом своим длинновёслые мужи феаки;

Так в изумлении всяк говорил, посмотрев на соседа:

 

«Горе нам! Кто же сковал наш корабль быстрый, морем бегущий,

К дому спешащий? Его уж вблизи все мы видели ясно».

 

[170]   Так говорили они, не постигнув того, что случилось.

К ним обратился тогда Алкиной, так сказал он народу:

 

«Горе! Древнейшее есть предсказанье: отец говорил мне…

Нынче свершилось оно! Говорилось в нём, что страшно гневен

Будет на нас Посейдон, лишь за то, что развозим людей мы.

[175]   Так предрекалось: корабль феакийский прекрасный, однажды,

При возвращеньи домой по туманному зыбкому морю,

Бог сокрушит; город наш он окружит огромной горою.

Так говорил мой старик. И теперь всё свершается это.

Слушайте ж все, что скажу я теперь! И все мне повинуйтесь!

[180]   Препровождать по домам смертных мы с этих пор уж не будем,

Если в наш город придут! Посейдону ж двенадцать отборных

В жертву быков принесём, чтоб умилостивить, и, быть может,

Сжалится он и тогда город длиной горой не закроет».

 

Так он сказал. В страхе тут все быков подготавливать стали,

[185]   И Посейдону тогда повелителю стали молиться

У алтаря все вожди и вельможи народа феаков.

 

А той порой Одиссей пробудился в отчизне любимой.

Он огляделся вокруг, но отчизны своей не узнал он,

Так как там не был давно. Да к тому ж разлила в той округе

[190]   Плотный Афина туман, Зевса дочь, чтобы не был и сам он

Кем-нибудь узнан, пока наставлений её не услышит:

Чтоб не узнали его ни народ, ни друзья, ни супруга,

Прежде, чем сможет он всем женихам отомстить за их наглость.

Вот почему и ему всё теперь незнакомым казалось:

[195]   Троп переходы, залив, для причалов удобный, спокойный,

Скалы высокие, и пышноцветье фруктовых деревьев.

Встал он, но, землю отцов не узнав, лишь смотрел, озираясь.

Вдруг горько он зарыдал и ударил руками по бёдрам,

И опечаленный так сам себе говорил он сквозь слёзы:

 

[200]   «Горе! В какую страну, и к какому народу попал я?

К диким, лихим племенам, что надменны и правды не знают?

К богобоязненным ли, что приветливо гостеприимны?

Где мне богатства укрыть? И куда самому мне податься?

Ах, лучше было бы мне задержаться в стране феакийской!

[205]   Может, другого ещё я б царя там могучего встретил

И умолил, и меня, пожалев, он домой бы доставил…

Что же мне делать? Куда мне добро спрятать? Если оставить

Здесь, без присмотра его, – завладеет им первый прохожий.

Горе! Как видно, не так и умны, и не так справедливы

[210]    Были со мною вожди и советники славных феаков!

В землю чужую меня привезли! Обещали ж, – в Итаку,

Что в море издалека всем заметна. Но слов на сдержали!

Да покарает их Зевс, покровитель лишённых защиты,

Видит дела он людей, и карает злодейства немедля.

[215]   Дай-ка, богатства свои перечту, чтобы мне убедиться:

Не увезли ли они что-нибудь в корабле глуботрюмном».

 

Это сказав, стал считать он тазы и треножники тут же,

И золотые дары, и одежды из ткани прекрасной.

Было на месте всё. Вновь, по отчизне жестоко тоскуя,

[220]   Стал он бродить по песку возле вод многошумного моря,

Плача о доле своей. Перед ним тут явилась Афина,

Юноши образ приняв, пастуха стад овечьих, который

Свежестью нежной скорей был на царского сына похожий.

Плечи её покрывал плащ двойной превосходной работы,

[225]   В дивных сандальях ступни, а рукой на копьё опиралась.

Радуясь встрече, скорей к пастушку Одиссей устремился,

Громко сказал он, к нему посылая крылатое слово:

 

«Друг мой, ты первый, кого в незнакомом краю повстречал я!

Мир тебе! Только, прошу, не питай ко мне умысла злого.

[230]   Лучше богатство моё сохрани и меня защити ты, –

Я умоляю тебя словно бога, к ногам припадая!

Вот что ещё мне скажи откровенно, чтоб знал я всю правду:

Где я? В какой я стране? Что за люди её населяют?

Остров ли это, что всем виден издали в море, или же

[235]   В море вонзивший свой мыс глубоко материк плодородный?»

 

Так отвечала ему светлоокая дева Афина:

«Странник, ты глуп, как дитя, или прибыл из дальнего края,

Если об этой стране ты расспрашивать вздумал? Не так уж

Всем безызвестна она! Этот край очень многим известен:

[240]   Тем, кто к востоку живёт, где заря, и где солнце восходит;

Тем, кто с другой стороны, там, откуда приходит мрак ночи!

Край наш скалистый весьма, для поездок почти непригоден,

Но всё же он и не дик, не бесплоден, хоть и не велик он.

Хлеба в достатке родит здесь земля и вина всем хватает,

[245]   Так как обильно дожди и роса эту землю питают.

Пастбищ для коз и коров здесь в достатке прекрасных и тучных,

Много и всяких лесов, водопоев с водой ключевою.

Странник, до Трои дошла превеликая слава Итаки!

А ведь она, говорят, далеко от ахейского края».

 

[250]   Так говорила. В восторг тут пришёл Одиссей многостойкий,

Рад был, что в землю отцов прибыл он, как ему сообщила

Дева Афина сейчас, дочь эгидодержавного Зевса.

 

Громко сказал он в ответ, посылая крылатое слово.

Но правды всей не открыл, снова скрыв её хитрою речью,

[255]   Так как всегда на уме много мыслей полезных имел он:

 

«Слышал я, честно сказать, об Итаке на Крите просторном,

За́ морем он далеко. Вот теперь сам я прибыл в Итаку!

Много привёз я богатств; дома детям оставил не меньше.

Только сбежал я, убив сына милого Идоменея,

[260]   Что Орсилохом зовут быстроногим: на Крите просторном

Всех из людей трудовых в беге он побеждал непременно.

Он же отнять захотел у меня силой всю ту добычу,

Что я из Трои привёз, много бед претерпев и страданий

В битвах жестоких или в море буйном, волну разрезая.

[265]   Всё потому, что отцу его льстить и служить не желал я,

Там, возле Трои, – я сам предводил своих спутников верных!

Вот я его и убил, метнув с медью копьё из засады,

Возле дороги, где был я с товарищем, около поля.

Тёмная ночь небеса покрывала, никто не увидел

[270]   Нас в этот миг из людей. Так я тайно лишил его жизни.

Сразу же после того, как убил я его острой медью,

Я поспешил к кораблю финикийцев прославленных, с просьбой,

Дав из богатств своих часть, чтобы между собой поделили,

И чтоб за это они отвезли меня в Пилос, или же

[275]   К славным эпейским мужам, на священную землю Элиды.

Но их от тех берегов отогнал разгулявшийся ветер

Против из воли, они ж обмануть и не думали вовсе.

Сбившись с дороги, сюда мы причалили позднею ночью.

В гавань на вёслах корабль мы ввели, но никто и не вспомнил

[280]   Даже про ужин, хотя были голодны все, но устали

Так, что, сойдя с корабля, повалились на берег песчаный.

Только я лёг, сладкий сон овладел мной, уставшим, мгновенно.

Ну а они, отдохнув, всё добро моё с судна сгрузили,

И, положив на песок, рядом с местом, где спал крепким сном я,

[285]   Снова взошли на корабль и отплыли в Сидон многолюдный.

Я же остался один здесь лежать с опечаленным сердцем».

 

Так он сказал. И ему улыбнулась богиня Афина,

Нежно рукой потрепав, вдруг приняв образ девушки стройной,

Дивной, высокой, во всех рукодельях домашних искусной,

[290]   Тут обратилась к нему она громко с крылатою речью:

 

«Хитр и лукав должен быть тот, кто спорить с тобой вдруг решится

В вымыслах разных; пускай даже если и бог пред тобою.

Неутомимый хитрец! Ненасытный обманщик! Не хочешь,

Даже вернувшись в свой край, прекратить всех вводить в заблужденье

[295]   Хитрою речью своей! Ты любил это сызмальства делать.

Впрочем, об этом теперь говорить мы, конечно, не будем.

Оба умеем хитрить. Ты всех смертных людей превосходишь

Словом своим и умом. Ну а я средь богов беспечальных

Мудростью так же славнá, как и хитростью: ведь не узнал ты

[300]   Дочери Зевса во мне, той Паллады Афины, что всюду

Рядом с тобой, что в трудах и в напастях тебя охраняет!

И феакийцев сердца я любовью к тебе вдохновила.

Вот и теперь я пришла, чтоб нам вместе придумать план действий.

Прежде богатство твоё надо скрыть, что у славных феаков

[305]   Ты при отъезде обрёл, так как то я сама им внушила.

После скажу, сколь судьбой предначертано в доме прекрасном

Вытерпеть горя тебе: должен всё ты стерпеть непременно.

Только смотри, не сболтни никому из мужей или женщин,

Что ты вернулся домой, так как явишься нищим скитальцем.

[310]   Молча страданья и боль ты снести, и людские обиды!»

 

Так ей на это тогда отвечал Одиссей многоумный:

«Трудно, богиня, узнать тебя смертному мужу при встрече,

Пусть даже опытен он: ты ж явиться в любом можешь виде.

Знаю, конечно же, я, что была ты ко мне благосклонна

[315]   Раньше, под Троей, когда мы, ахейцы, сражались жестоко.

После же, город когда мы Приамов разбили высокий,

Отбыли прочь в кораблях, тут уж бог разметал всех ахейцев.

С тех пор не видел тебя, Зевса дочь; не заметил я, чтобы

Ты на корабль мой взошла, и от бед чтоб меня защищала.

[320]   С сердцем разбитым везде я скитался без всякой защиты,

Боги покуда меня, не решили избавить от бедствий.

Лишь в плодородной земле феакийских мужей ты явилась

Словом меня поддержать, да и в город меня проводила.

Но перед Зевсом-отцом я молю, припадая к коленям!..

[325]   Всё я не верю, что я на Итаке… нет, в землю другую

Прибыл я верно… а ты надо мной хочешь зло посмеяться,

Это сказав, чтоб меня обмануть и совсем заморочить!

Правду скажи, верно ль то, что в отчизну я милую прибыл?»

 

Так отвечала ему светлоокая дева Афина:

[330]   «Мысли сомнений всегда твоё мудрое сердце смущают,

Только таким не могу я оставить тебя несчастливым,

Так как ты добр и сметлив, рассудителен и остроумен.

С радостью всякий другой муж, вернувшись из странствий далёких,

Жаждет в свой дом поспешить, чтоб увидеть детей и супругу.

[335]   Ты же к любимой жене не спешишь, не узнав о ней прежде,

Хочешь сперва испытать: всё ли так же супруга, как прежде,

Ждёт тебя дома одна, о тебе постоянно печалясь,

Долгие ночи и дни проливая горючие слёзы.

Я же в душе никогда не имела сомнений, я знала,

[340]   Что ты вернёшься, хотя всех друзей ты в пути потеряешь.

Только вот ссориться мне с Посейдоном совсем не хотелось,

С братом отца моего. Ведь его оскорбил и разгневал

Ты очень сильно, когда ослепил его милого сына…

Но, чтоб тебя убедить, покажу тебе землю Итаки.

[345]   Это ведь перед тобой гавань Форкина, старца морского!

А там вон, в самой конце, длиннолистую, видишь, оливу,

Что возле входа растёт полумрачной обширной пещеры,

Той, где святилище нимф, что наядами все называют?

В этой пещере большой, крытой сводом высоким, ты много

[350]   Сам в жертву нимфам принёс гекатомб и богатых, и пышных.

Это же Нерит-гора, что покрыта чащобою леса!»

 

Кончив, богиня туман прогнала, появилась окрестность.

Многострадальный тогда Одиссей светлой радостью вспыхнул;

В радости стал целовать хлебородную землю отчизны;

[355]   К нимфам с молитвой затем обратился, подняв к небу руки:

 

«Нимфы наяды, уж я и не думал вас, дочери Зевса,

Вновь здесь увидеть! Но вот, вас приветствую светлой молитвой

Радостной! Буду дары вам опять приносить, как и раньше,

Если дочь Зевса решит благосклонно, добытчица, чтобы

[360]   Жизнь сохранилась моя, и чтоб сын возмужал мой любимый».

 

Так отвечала ему светлоокая дева Афина:

«Будь же смелей! И сейчас не о том ты тревожиться должен.

Надо богатства твои отнести все и спрятать в пещере,

Чтобы из них ничего не пропало, всё в целости было.

[365]   Ну а затем мы решим, как тебе лучше действовать дальше».

 

Это богиня сказав, вошла в сумрак пещеры глубокой,

Место наощупь ища потайное. А сам Одиссей же

Ближе стал всё подносить: золотые и медные вещи,

Платья богатые, – всё, что вручили ему феакийцы.

[370]   В гроте пещеры всё скрыв, грот задвинула глыбой огромной

Дева Афина затем, дочь эгидодержавного Зевса.

 

После уселись они, как жрецы, под священной оливой,

Стали решать, как же им погубить женихов нагло-дерзких.

Первою речь начала светлоокая дева Афина:

 

[375]   «Богорождённый герой Лаэртид, Одиссей многохитрый,

Как в руки взять женихов обнаглевших подумай получше.

Вот уж три года они самовластно в твоём правят доме,

Сватаясь наперебой к Пенелопе, и выкуп давая.

Но лишь тебя она ждёт, о тебе лишь печалится сердцем.

[380]   Им же – надежду даёт в обещаниях, каждому порознь

Весть посылая о том, а в уме замышляя другое».

 

Так ей на это тогда отвечал Одиссей многоумный:

«Ах! Значит, я, как и царь Агамемнон Атрид, мог погибнуть

В собственном доме весьма жалкой смертью, едва возвратившись,

[385]   Если б, судьбе вопреки, ты всего не открыла, богиня!

Мудро придумай теперь, как же мне отомстить им вернее.

Будь со мной рядом сама, помоги мне, даруй мне отвагу,

Как там, под Троей, когда мы твердыню её сокрушили.

Так же свирепствуй со мной и теперь, светлоокая дева!

[390]   Смело я выйти готов и на триста мужей, чтоб сразиться,

Вместе, богиня, с тобой, если ты мне сражаться поможешь».

 

Так отвечала ему светлоокая дева Афина:

«Очень тебе помогу, уж поверь, о тебе не забуду,

Как только время придёт делать дело; и ты, полагаю,

[395]   Крови потоки прольёшь, мозгом землю обильно забрызжешь

Наглых мужей женихов, что твоё достояние губят.

Только сначала тебя превращу, чтобы не был ты узнан:

Кожу красивую я твою сморщу, согну твои ноги,

Золото светлых кудрей прочь сниму с головы, и одену

[400]   Я тебя старым рваньём, чтобы брезговал всякий, увидев;

Мутными станут глаза у тебя, что сейчас так прекрасны.

И в жалком виде таком женихам ты покажешься, также

Милой супруге своей с сыном, дома которых оставил.

Только ты прежде всего к свинопасу отправься, который

[405]   Стадо свиное пасёт, так как верен тебе он и нежно

Любит твоё он дитя, Пенелопу разумную любит.

Там и отыщешь его, возле стада свиней, что пасётся

Где Скала Воронов, там, где струится родник Аретусы.

Много там есть желудей для свиней, чёрных вод с жидкой грязью,

[410]   Свиньи стремятся туда, наливаются салом, тучнеют.

Там задержись ты, про всё расспроси свинопаса подробно.

Я же отправлюсь пока в город женопрекраснейший, в Спарту,

Чтоб Телемаха сюда, твоего сына милого, вызвать.

Ведь к Менелаю царю отбыл он, в Лакедемон обширный,

[415]   Вести собрать о тебе, чтоб узнать: жив ли ты ещё, где ты».

 

Так ей на это тогда отвечал Одиссей многоумный:

«Зная заранее всё, что ж ты правды ему не открыла?

Может, затем, чтоб и он испытал много бедствий скитаясь

В море пустынном, когда дом его разоряют другие?»

 

[420]   Так отвечала ему светлоокая дева Афина:

«Пусть понапрасну тебя сильно так это всё не тревожит.

Я его лично туда проводила, чтоб добрую славу

Там приобрёл он легко, без лишений. Сейчас безмятежный

В доме Атрида сидит, в изобилии всё он имеет.

[425]   Только в засаде его женихи стерегут в чёрном судне,

Жаждут убить, чтобы он не вернулся в отцовскую землю.

Но, полагаю, что зря они ждут. Прежде в землю полягут

Все женихи, что твой дом и богатство твоё разоряют».

 

Это сказав лишь, к нему жезлом тут прикоснулась Афина.

[430]   Тотчас всё тело его вдруг покрылось морщинами, ссохлось,

Тут же с его головы златокудрые волосы спали,

Стал он всем телом похож на дрожащего дряхлого старца,

Мутными стали глаза, что такими прекрасными были.

Плечи покрыла его ветхим рубищем, старым хитоном

[435]   Грязным и рваным, кругом перепачканным копотью дыма.

Сверху одела его старой шкурой оленьей облезлой,

Голой, без шерсти совсем. После посох вручила с сумою.

В дырах, в заплатах была та сума, и с ремнём из верёвки.

 

Так сговорившись, они разошлись. И Афина помчалась

[440]   Вновь в Лакедéмон, чтоб там навестить Одиссеева сына.