После того как пришли к кораблю мы и к берегу моря,

Прежде всего мы корабль на священное море спустили;

Мачту затем занесли с парусами на чёрный корабль мы;

После – барана с овцой. После все мы собрались на судне

[5]     С тяжкой печалью в груди, и роняя горючие слёзы.

 

Ветер попутный погнал по волнам наш корабль темноносый,

Парус вздувая. В пути лучший друг моряков – добрый ветер;

Послан Цирцеей он был, пышнокосой певучей богиней.

Снасти наладив, мы все отдыхать разместились на судне.

[10]    Быстро бежал наш корабль, повинуясь кормилу и ветру.

Были полны паруса целый день путеводным дыханьем.

Солнце уж село меж тем, все пути тёмный сумрак окутал.

 

Пересекли, наконец, Океан мы, глубоко-текущий.

Там киммерийцев страна. Город их постоянно скрывают

[15]    Сумрак и влажный туман. Никогда лучезарного лика

Гелиос там своего для людей не покажет; идёт ли,

Землю покинув, он вверх, восходя к многозвёздному небу,

Или спускается вновь с многозвёздного неба на землю.

Вечная мрачная ночь там несчастных людей окружает.

 

[20]    Судно причалив своё, мы сошли, взяв овцу и барана,

И по теченью пошли шумных вод Океана седого,

К месту пока ни пришли, о котором сказала Цирцея.

 

Жертвенный скот я велел Перимеду держать с Еврилохом.

Сам же, свой меч обнажив медноострый, я вырыл там яму

[25]    Так, чтобы в локоть она шириною была и длиною.

Три возлиянья над ней совершил мертвым я, всех призвал их:

Первое – мёду возлил, а второе – вина дорогого,

Третье же – чистой воды. Всё посыпал ячменной мукою.

Пообещал я потом лёгким призрачным ликам усопших

[30]    В жертву в Итаке родной неслучённую лучшую тёлку

Им принести, и в огонь бросить много даров драгоценных.

Старца Тиресия я обещал же отметить особо:

В жертву овцу принести чернорунную, лучшую в стаде.

После, как дал я своё обещание славным умершим, –

[35]    В жертву над ямой принёс чернорунных овцу и барана.

Тёмная кровь пролилась. Тут же к яме слетелись толпою

Души умерших людей, мрак Эреба покинув бездонный:

Жён молодых и юнцов; старцев, видевших горя немало;

Юных девиц, что скорбят о недавно потерянной жизни;

[40]    Множество бранных мужей, что убиты в боях острой медью,

В ранах кровавых они и в доспехах, забрызганных кровью.

Все эти толпища душ отовсюду на кровь прилетели

С криком ужасным таким, что от ужаса сам побледнел я.

 

Крикнув товарищей, им приказал я с овцы и с барана,

[45]    Что возле ямы лежат, что зарезаны острою медью,

Шкуры содрав, туши их чтоб сожгли, и богам помолились

Грозным – Аиду царю и супруге его Персефоне.

Сам же я, острый свой меч обнажив, встал с мечом перед ямой

И не пускал ни одну душу призрачную приближаться

[50]    К крови, пока мне не даст на вопросы Тиресий ответов.

 

Первой предстала душа Эльпенора, усопшего друга.

Не был ещё погребён и укрыт он землей путеносной.

Тело оставили мы неоплаканным там, у Цирцеи,

Не упокоив его: в спешке думали мы не об этом.

 

[55]    Но, лишь увидев его, прослезился я с жалостью в сердце

И обратился к нему, посылая крылатое слово:

 

«О, Эльпенор, как успел ты прибыть в это мрачное царство

Пеший скорее, чем я на своём в корабле чернобоком?»

 

Так я сказал. И в ответ мне с рыданием так говорил он:

 

[60]    «Зевса питомец, герой Лаэртид Одиссей хитроумный!

Демоном злым и вином я чрезмерно хмельным был погублен.

В доме Цирцеи я спал охмелевший на кровле. Не понял

Утром, что нужно сойти мне по лестнице с кровли высокой.

Тут же спросонья шагнул не туда и сорвался, и сразу

[65]    В шее сломал позвонок, и душа улетела к Аиду.

Но умоляю тебя ради близких твоих, что далёко:

Верной жены и отца, что тебя воспитал, ради сына, –

Ты ведь младенцем ещё Телемаха оставил, уехав; –

Знаю, тебе надлежит, лишь покинешь ты царство Аида,

[70]    Вновь на своём корабле возвратиться на остров Ээю,

Вспомни тогда обо мне, умоляю тебя, повелитель!

Там не оставь ты меня неоплаканным, непогребённым,

Чтобы тебе самому этим гнева бессмертных не вызвать.

Тело в доспехах моё вы, как должно, предайте сожженью,

[75]    Холм мне могильный затем возле моря седого насыпьте,

Памятью чтобы он стал всем потомкам о муже несчастном.

Холм же насыпав, весло вы моё на вершине воткните,

Коим при жизни с волной спорил я средь товарищей милых».

 

Так он сказал. И на то отвечая ему, так сказал я:

 

[80]    «Всё, о, несчастный, тебе как ты просишь, исполнено будет».

 

Сидя у ямы, вели разговор мы печально друг с другом:

Я, обнажённым мечом отгоняющий тени от крови;

Он, призрак друга, – с другой стороны. Говорили о многом.

 

Вдруг я увидел: душа подошла ко мне матери милой,

[85]    Что Автоликом вождём рождена, – дочь его Антиклея.

Дома живую её оставлял я, отплыв к Илиону.

Жалость на сердце легла и тоска, и я горько заплакал;

Но и её не пустил к крови я, сколь ни тяжко то было, –

Должен был дать мне ответ прежде сам прорицатель Тиресий.

 

[90]    Вот появилась душа и фиванца Тиресия вскоре.

Жезл золотой он держал. И, узнав меня, так он сказал мне:

 

«Зевса питомец, герой Лаэртид Одиссей хитроумный!

О, злополучный, зачем ты сияние солнца покинул

И в это царство проник безотрадное, мёртвых обитель?..

[95]    Ну же, от ямы скорей отойди, спрячь свой меч медноострый,

Крови напиться мне дай, чтобы мог я сказать тебе правду».

 

Так он сказал. Я тогда спрятал в ножны свой меч среброгвоздный,

И отошёл, чтобы мог чёрной крови напиться провидец.

Кровью насытясь, ко мне обратился провидец славнейший.

 

[100]   «Ты, славный царь Одиссей, ищешь сладостного возвращенья!

Бог, недовольный тобой, затруднит его сильно, он помнит

То, что ты сделал ему, чем разгневал его ты жестоко

В день тот, когда ослепил у него ты любимого сына.

Но, не смотря и на все твои беды, домой ты вернёшься,

[105]   Если себя и друзей обуздать ты сумеешь сначала,

Быстрый корабль твой когда без помех вас доставит, достигнув

Остров Тринакий, легко одолев тёмно-синее море:

Тучных коров там стада и волнистых овец своих вечно

Гелиос светлый пасёт, бог, который всё видит и слышит!

[110]   Если ты руки свои на животных его не наложишь,

То, одолев много бед, ты тогда возвратишься в Итаку.

Если животным вы вред нанесёте, тогда предвещаю

Горе тебе: кораблю и друзьям твоим – гибель! Хоть сам ты

Смерти избегнешь, но в дом свой тогда уж вернёшься не скоро,

[115]   И на чужом корабле, и не радость там встретишь, а горе.

Буйных мужей там найдешь, что твоё разоряют богатство,

Сватаясь наперебой к Пенелопе, дары принося ей.

Ты, возвратившись домой, отомстишь им за их вероломство.

После ж того, как ты всех женихов перебьёшь в своём доме,

[120]   Хитростью их одолев, или силой и острою медью, –

Дом свой ты снова покинь! Взяв весло корабельное в руки,

Странствуй по миру опять, пока в край не прибудешь, где люди

Моря не знают, и соль не используют в пище, и даже

Пурпурнощёких судов быстроходных ещё не видали,

[125]   И крепких вёсел, что всем кораблям служат крыльями в море.

Признак надёжный скажу я тебе, он тебя не обманет:

Если ты встретишь в пути человека, и он тебе скажет,

Что на блестящем плече ты лопату для веянья держишь, –

В землю весло там воткни, ибо странствие кончится этим.

[130]   Жертву в знак верности ты Посейдону там славную сделай:

Жертвуй барана, быка, кабана, что свиней покрывает.

После домой возвратись, там святые сверши гекатомбы

Вечно живущим богам, беспредельного неба владыкам,

Всем по порядку. И смерть не возьмёт тебя в море туманном;

[135]   Ты безмятежно умрёшь и спокойно кончину увидишь

В старости светлой своей, окружённый любовью народа,

Что процветанию рад. Так всё сбудется, как предсказал я».

 

Так он сказал. И ему так тогда я на это ответил:

 

«Что же, судьбы моей нить боги выпряли сами, Тиресий.

[140]   Ты же мне вот что скажи, ничего от меня не скрывая:

Матери милой моей вижу я отошедшую душу,

Что возле крови сидит неподвижно и молча, не хочет

Сыну в лицо посмотреть и обрадовать словом хотя бы, –  

Как же, скажи, сделать так, чтобы мать во мне сына узнала?»

 

[145]   Так я спросил у него. И немедленно он мне ответил:

 

«Это нетрудно. Скажу, чтобы знал ты и помнил об этом:

Тот из умерших, кому ты позволишь попробовать крови,

Будет с тобой говорить, и всю правду рассказывать станет;

А не позволишь кому, тот безмолвно назад удалится».

 

[150]   Так мне сказала душа, и обратно в обитель Аида

Скрылся Тересий затем, предсказав мне мой жизненный жребий.

 

Я же остался сидеть, ожидая, чтоб к яме и крови

Мать подошли и пила. Вот, испив, она сына узнала;

Тяжко вздыхая, ко мне обратилась с крылатою речью:

 

[155]    «Сын мой, как мог ты живым в этот сумрак подземный проникнуть?

Трудно и жутко узнать и увидеть всё это живому.

Нас отделяют от вас рек великих и страшных потоки;

А прежде – сам Океан: одолеть его пеший не сможет,

Только лишь тот, у кого есть корабль крепкозданный надёжный.

[160]   Разве из Трои ещё на своём корабле ты с друзьями,

В море скитаясь, сюда завернул, и ещё не был даже

Дома, в Итаке родной, и не видел любимой супруги?»

 

Так говорила она. На вопрос её так я ответил:

 

«Милая мать, я нуждой приведён был в обитель Аида,

[165]   Душу Тиресия мне расспросить нужно было, фиванца.

Край наш ахейский ещё я не видел, на землю родную

Даже ногой не ступал. Всё, страдая, скитаюсь по свету

С тех самых пор, как повёл всех нас царь Агамемнон славнейший

На Илион, что богат жеребцами, чтоб бить там троянцев.

[170]   Ты расскажи мне теперь, ничего не скрывая, правдиво:

Горе какое тебя привело к всепечалящей смерти?

Долгий тяжёлый недуг? Или быстро тебя Артемида

Ласково-тихой стрелой без болезни и боли сразила?

И об отце расскажи, и о сыне, что дома оставил.

[175]   Всё ли за ними ещё сохранён также титул мой царский?

Или другой его взял? Говорят ли ещё, что вернусь я?

И о законной жене расскажи, её думы, желанья…

Дома ли с сыном живёт, твёрдо чтя и порядок, и верность?

Или женился на ней уже кто-то из знатных ахейцев?»

 

[180]   Так я сказал. В тот же миг мать почтенная мне отвечала:

 

«Ждёт Пенелопа тебя в твоём доме, храня тебе верность,

И, в бесконечной тоске, ожидая, когда ты вернёшься,

В горьких слезах она дни и бессонные ночи проводит.

Царский твой титул ещё никому из народа не отдан,

[185]   Лишь Телемах всем твоим достояньем как должно владеет,

И как верховный судья он участвует в пиршествах общих;

Все приглашают его… Но отец твой уж в город не ходит:

В жалкой лачуге живёт возле дальнего поля, и нету

Ни одеял на его ветхом ложе, ни мягких подушек:

[190]   Зимней дождливой порой спит он вместе с рабами своими

У очага на полу, в саже, дряхлой одеждой укрывшись;

Жарким же летом, или урожайною осенью теплой

Вовсе он спит на земле, где захочет: в саду ль виноградном,

Или на склоне сгребёт из листвы павшей мягкое ложе…

[195]   Там он лежит и скорбит, предаваясь великой печали,

Жаждет увидеть тебя: так сурова к нему его старость.

Так же погибла и я. И меня судьба карой настигла.

Не приходила в мой дом Артемида, стрелок дальнозоркий,

Ласково-тихой стрелой без болезни меня не сражала;

[200]   Не овладел также мной и тяжёлый недуг нелечимый,

Что истощает людей, исторгая из тел слабых души.

Это тоска по тебе, славный мой Одиссей, не иначе,

По нежным ласкам твоим отняла у меня сладость жизни».

 

Так говорила она. И, расчувствовавшись, захотел я

[205]   Мать свою нежно обнять, позабыв, что я вижу лишь призрак.

Трижды стремился я к ней, и с любовью обнять порывался,

Трижды сквозь руки мои словно тень ускользала, как будто

Лишь сновиденье она. Боль в душе моей стала несносной.

Громко тогда я в сердцах обратился к ней с речью крылатой:

 

[210]   «Милая мать, почему из объятий моих ускользаешь,

В царстве Аида обнять мне с любовью тебя не даёшь ты,

Чтобы с тобою вдвоём насладились мы горестным плачем?

Может быть, славная мне прислала Персефона лишь призрак

Вместо тебя, чтоб сильней о тебе тосковал я и плакал?»

 

[215]   Так я сказал. И в ответ мне почтенная мать говорила:

 

«Горе моё! О, мой сын! Из мужей ты несчастнейший самый!

Нет, в заблужденье тебя не ввела Персефона, дочь Зевса.

Но такова уж судьба у всех смертных, кто с жизнью расстался:

Вся в них разорвана связь мышц с костями, её больше нету;

[220]   Всё пожирает огонь погребальный всеядною силой.

Белые кости сперва покидает дыхание жизни,

После того и душа улетит сновидением лёгким.

Ты же на радостный свет поскорей возвратись, но запомни

Всё, что здесь было. Потом расскажи всё супруге при встрече».

 

[225]   Так мы беседу вели. А потом души жён мне явились,

Славная их прислала Персефона сама. Это были

Жёны и дочери лишь благородных мужей величайших.

Тихой толпой налетев, они чёрную кровь обступили.

Тут я задумался: как побеседовать с каждой отдельно.

[230]   Вот мне какое тогда показалось решение лучшим:

Я обнажил острый меч, что висел у бедра в дивных ножнах,

И не позволил толпой им приблизиться к крови, всем сразу.

В очередь встали они, друг за другом ко мне подходили,

Имя и род сообщив, чтобы каждую мог расспросить я.

 

[235]   Первой ко мне подошла благородно-рождённая Тиро,

Мне рассказав, что она безупречного дочь Салмонея,

И что супругой была для Крефея она Эолида.

Страсть в ней разжёг Энипей, бог прекрасной реки светлоструйной,

Самой красивой из рек, что несут по земле свои воды.

[240]   Часто к прекрасной реке Энипея она приходила.

Образ потока приняв, как-то раз Посейдон земледержец

В устье прекрасной реки с ней возлёг, сочетавшись любовью.

Воды пурпурные их, словно пологом, скрыли волною,

Сводом прозрачным укрыв, бога сильного с девушкой смертной.

[245]   Девственный пояс её развязав, сном глаза ей сомкнул он.

После того как своё утолил, распалённый, желанье,

За руку бог её взял, и сказал ей, назвав её имя:

 

«Радуйся, смертная, я возлюбил тебя! Год не промчится,

Как ты прекрасных детей принесёшь: быть бесплодным не может

[250]   С богом любовный союз! И детей воспитай ты с любовью!

Но, возвратившись домой, близким бойся назвать моё имя!

Так как я сам Посейдон, грозный бог, сотрясающий землю!»

 

Это сказав, в море он погрузился, в бурлящие волны.

 

В срок близнецов родила она: Пе́лия вместе с Нелеем;

[255]   Сильными стали потом они слугами Зевсу владыке.

Пелий просторным владел овцеводно-богатым Иолком,

Брат же его, царь Нелей правил в Пилосе дивном, песчаном.

После царица средь жён и других родила, от Крефея:

Это Эсон и Ферет, также Амифаон, ловкий конник.

 

[260]   После неё подошла Антиопа ко мне, дочь Асопа.

Гордо хвалилась она, что сам Зевс обнимал её нежно,

Что он него родила сыновей: Амфиона и Зефа.

Фивы они основав семивратные, их заселили;

Башни и стены вокруг возвели: без защиты жить сложно

[265]   В Фивах просторных, хотя и могучи они были оба.

 

Следом Алкмена ко мне подошла, жена Амфитриона,

Та, что Геракла на свет родила, мужа с львиной отвагой,

После того как сам Зевс сочетался с ней нежной любовью.

С ней и Мегара пришла, дочь бесстрашного мужа Креонта;

[270]   Был ей супругом Геракл, превзошедший всех мощью великой.

 

Следом Эдипа царя мать ко мне подошла, Эпикаста.

Страшно дело она по незнанию лишь совершила:

С сыном своим, что отца своего умертвил, в брак вступила.

Скоро преступный союз боги перед народом раскрыли.

[275]   В Фивах любимых Эдип испытал много боли и горя:

Править кадмейцами был осуждён он по воле всевышних.

Но мать-супруга его дверь к Аиду сама отворила.

Петлю на шею надев, прикреплённую к балке высокой,

Кончила горькую жизнь, сыну-мужу оставив лишь беды,

[280]   Так как проклятье за мать людям многие беды приносит.

 

Видел Хлориду ещё я прекрасную. Ту, что когда-то

В жёны Нелей взял, отдав за красу её выкуп несметный.

Дочерью младшей была Амфиону она, Иасиду,

Что был когда-то царём Орхомена минийского властным.

[285]   В Пилос царицей войдя, сыновей родила она славных:

Нестора, Хромия и непреклонного Периклиме́на.

После она родила Перу славную, диву средь жён. К ней

Сватались все женихи, красотою пленясь. Но Нелей же

Дочь лишь тому дать хотел, кто угонит коров круторогих

[290]   Стадо с Филаки лугов, его силой отняв у Ификла,

Что был могуч. Лишь один беспорочный гадатель решился

Подвиг такой совершить, но судьба его злая настигла:

В стычке его пастухи взяли сельские в плен и связали.

Но когда дни протекли, миновали и месяцы года,

[295]   Круг совершив, и опять наступила пора земледелья,

Тайны богов предсказал тут Ификлу гадатель, и был он

Освобождён. И тогда воля Зевса исполнилась точно.

 

Славную Леду потом видел я, Тиндарея супругу.

От Тиндарея она родила сыновей многомощных, –

[300]   Добрый кулачный боец Полидевк, Кастор конесмиритель.

Оба живыми они жизнетворною взяты землею,  

Но и в подземном миру почитаемы Зевсом великим:

Оба они день живут, а потом лишь на день умирают.

И как бессмертных богов их обоих с тех пор почитают.

 

[305]   Ифимедея затем подошла, Алоэя супруга,

И рассказала, что с ней Посейдон сочетался любовью.

Двух сыновей родила от него, только век их был кратким:

Богоподобным был От, брат его – Эфиальт – многославным.

Ростом всех выше они были вскормлены щедрой землёю;

[310]   И уступить красотой могли славному лишь Ориону.

Были они в девять лет каждый в девять локтей шириною,

А высотою они были каждый по девять саженей.

Стали бессмертным богам угрожать, похваляясь, что скоро

И на Олимп к ним придут, чтобы в битве сразиться жестокой.

[315]   Оссу грозились они водрузить на Олимп, а на Оссу

Пелий, что лесом покрыт, взгромоздить, – и взять приступом небо!

Если б успели они возмужать, точно б это свершили.

Но их убил Зевса сын, что рождён пышнокудрою Летой,

Прежде, чем юности пух проступать стал у них под висками

[320]   И стал едва покрывать у незрелых юнцов подбородки.

 

Федру с Прокридой затем видел я, и красу-Ариадну,

Страшного Миноса дочь, что когда-то Тесей благородный

С Крита в Афины бежать убедил, на нагорный акрополь.

Краткой была их любовь: умертвила её Артемида,

[325]   Бога Диониса вняв обвиненьям на острове Дие.

 

Майру, Климену ещё видел я, Эрифилу злодейку,

Ту, что за дар золотой предала на погибель супруга...

 

Всех же теперь не смогу их назвать я, чтоб вам перечислить,

Сколько я видел там жён, дочерей славных древних героев, –

[330]   Ночи не хватит на то амброзийной. Сну время предаться.

Спать я уйду на корабль, где гребцы, или здесь я останусь, –

Пусть об отъезде моём позаботятся боги и люди!»

 

Так он сказав, замолчал. И кругом тишина наступила

В сумрачном зале ночном: души всех очарованы были.

 

[335]   Тут обратила к гостям белорукая А́рета слово:

 

«Как вы, феаки, теперь о пришельце рассудите этом?

Видом и силой он всех удивил, и умом благородным.

Пусть он и личный мой гость, но теперь также – ваш, все причастны!

В спешке его отправлять не должны мы. Прибавим подарков!

[340]   Будьте же ще́дры и вы, гость нуждается в нашей поддержке;

Много по воле богов вы в домах накопили богатства!»

 

Старец тут, вождь Эхеней встал, чтоб всем объявить своё слово,

Всех феакийских мужей превышавший в то время годами:

 

«С помыслом нашим, друзья, и намереньем нашим согласно

[345]   Слово царицы. И с ней преохотно мы все согласимся!

Царь Алкиной пусть подаст нам пример, подкрепив слово делом!»

 

Царь Алкиной так ему отвечал твёрдым голосом громким:

«Будет, что сказано здесь, всё исполнено мною на деле!

И это верно, как то, что я жив и что я царь феаков!

[350]   Странник же, хоть и домой рвётся он, пусть немного потерпит

И подождёт до утра, чтоб подарки собрать мы успели.

Времени требует всё. Ну а гостя собрать в путь обратный –

Наша забота: всех вас и моя, прежде всех, так как царь я!»

 

Так, отвечая ему, говорил Одиссей хитроумный:

[355]   «О, славный царь Алкиной, благороднейший среди народа!

Если б меня целый год вы держать у себя захотели,

Чтоб в путь без спешки собрать, набирая мне больше подарков,

Я бы согласие дал, так как мне было б выгодно это:

Полные руки даров привезти с собой в милую землю.

[360]   В большем почёте тогда был бы я, и милей был бы принят

Всеми, кто встретит меня на Итаке, когда возвращусь я».

 

Тут же ему Алкиной дружелюбно на это ответил:

«О, Одиссей! О тебе не имеем мы мыслей обидных,

Будто ты лжец и хвастун, как бродяги, каких в изобилье

[365]   Чёрная кормит земля, тех, что бродят повсюду в народе,

Ложь распуская о том, что как будто бы видели сами.

Нет, твой прекрасен рассказ, ты возвышен умом, благороден.

Дивную повесть ты здесь как искусный певец нам поведал

Об аргивянских вождях, о своих приключеньях и бедах.

[370]   Вот что ещё мне скажи, ничего не скрывая, правдиво:

Видел ли там ты кого из друзей боевых быстроногих,

Тех, что пришли в Илион, где настигла их чёрная гибель?

Долгая ночь впереди бесконечна; ещё спать не время.

Лучше ты дивный рассказ продолжай о своих приключеньях.

[375]   До лучезарной зари я готов здесь остаться и слушать,

Если рассказывать мне станешь ты о своих злоключеньях».

 

Так, отвечая ему, говорил Одиссей хитроумный:

«О, славный царь Алкиной, благороднейший среди народа!

Есть и для длинных бесед, и для сладостных снов своё время.

[380]   Если ж ты жаждешь ещё меня слушать, тогда я охотно

И о другом расскажу, что гораздо плачевнее было,

О злоключеньях моих сотоварищей тех, что погибли.

Прежде о том, кто в боях выжил страшной войны многослёзной,

Но, возвращаясь домой, он погиб от измены супруги.

 

[385]   Слушай же. После того как рассеяла призраки женщин

В разные стороны все Персефона, очистив пространство,

Передо мною душа Агамемнона вдруг появилась.

Грустно глядела она. А за ней и товарищей души,

Тех, кто с ним вместе погиб от предательства в доме Эгиста.

[390]   Крови вкусив и взглянув на меня, он узнал меня сразу.

Тут он заплакал навзрыд, проливая обильные слёзы,

Руки ко мне протянул, безуспешно обнять порываясь:

Не было в них уж теперь мощи той, той безудержной силы,

Что наполняла всегда его крепкие руки при жизни.

[395]   Сам я, увидев его, прослезился, сочувствуя сердцем.

И со слезами к нему обратил я крылатое слово:

 

«О, достославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон!

Горе какое тебя привело к всепечалящей смерти?

Может, тебя Посейдон погубил в кораблях твоих быстрых,

[400]   Сильные ветры пригнав, бурю страшную в море воздвигнул?

Или руками врагов был ты в поле убит при захвате

Их криворогих коров, стад овец превосходных и тучных,

Или, когда грабил ты город их, похищая их женщин?»

 

Так я спросил у него. И немедленно он мне ответил:

[405]   «Зевса питомец, герой Лаэртид Одиссей хитроумный!

Нет, меня не Посейдон погубил в кораблях моих быстрых,

Сильные ветры пригнав, бурю страшную в море воздвигнув;

И не руками врагов был убит я в сражении буйном.

Это Эгист мою смерть, участь горькую мне приготовил

[410]   Вместе с супругой моей, вероломной, на пире весёлом.

В дом пригласил, напоил, и убил, как быка возле яслей.

Так я, несчастный, погиб жалкой смертью. И вместе со мною

Верные дру́ги мои все зарезаны были, как свиньи,

Коих в богатом дому может много зарезать хозяин

[415]   К свадьбе, на праздничный пир, или просто к весёлой пирушке.

Знаю, немало убийств видел ты, и мужей знаменитых –

В схватках один на один, и убийств многолюдных в сраженьях.

Всё же и ты бы весьма опечалился сердцем, увидев,

Как возле чаш пировы́х и столов, переполненных пищей,

[420]   Все мы лежим на полу, нашей кровью кипящей залитом.

Горестный слышал я крик дивной дочери старца Приама,

Юной Кассандры, её Клитемнестра-злодейка убила

Рядом со мной. Я лежал, умирая, и слабой рукою

Меч попытался поднять, но не смог. Та ж с бесстыдством собаки

[425]   Прочь отошла от меня, уходящего в царство Аида,

Не захотела закрыть тусклых глаз мне, и губ онемевших.

Мерзостней нет ничего на земле, ничего ненавистней

Дерзко-бесстыжей жены, что решилась на дело такое!

Дело, каким навсегда осрамила себя у потомков, –

[430]   Мужу законному смерть приготовив коварно и дерзко!

Думал, вернусь я домой милым детям и близким на радость…

Но к возвращению мне она гибель устроила ловко,

Этим на все времена осрамила себя и всех женщин,

Даже и будущих жён, даже тех, что невинны душою!»

 

[435]   Так он сказал. И ему я на это немедля ответил:

«Горе! Атрея царя всё потомство бог Зевс дальновидец

Возненавидел весьма, предназначив им беды от женщин!

Много мужей полегло за Елену вдали от отчизны;

Издалека и тебя западня ждала от Клитемнестры».

 

[440]   Так я сказал. И на то Агамемнон немедля ответил:

«Слишком доверчивым быть опасайся с супругой своею.

Не раскрывай ей всего простодушно, что в мыслях имеешь.

Что-то ей можно сказать, ну а что-то держи лишь в секрете!

Впрочем, тебе, Одиссей, не грозит от супруги погибель:

[445]   Очень разумна она, незлобива и доброго нрава,

Старца Икария дочь рассудительная Пенелопа.

Юной женой ты её, на войну отправляясь, оставил

С сыном – младенцем грудным, глупышом, лепетать не умевшим.

Сын твой теперь средь мужей заседает в собраниях важных.

[450]   Счастлив он: милый отец его скоро домой возвратится;

Сможет обнять он отца, как и следует доброму сыну...

Мне же злодейка жена не позволила даже увидеть

Сына хотя бы глазком: раньше этого был я зарезан…

Вот что теперь я скажу, дам совет и его ты запомни:

[455]   Ты не открыто вернись в край свой милый, а тайно, укрывшись,

Тихо корабль свой причаль. Верить женщинам больше не стоит!

Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:

Может быть, слышал чего ты о сыне моём? Может, знаешь:

Он в Орхомене живёт, или в Пилосе дивном песчаном?

[460]   Или у дяди живёт Менелая он, в Спарте широкой?

Так как, я знаю: ещё жив мой славный Орест, не погиб он».

 

Так он сказал. И ему я на это немедля ответил:

«О, царь Атрид, ничего я сказать не могу, я не знаю,

Где он и что с ним теперь. А напрасно болтать не годится».

 

[465]   Так мы печальный вели разговор, стоя друг против друга,

Тяжкой объяты тоской, а со щёк наших капали слёзы.

 

После явилась душа Ахиллеса, Пелеева сына.

С ним и Патрокл, и ещё Антилох безупречный явились,

Также Аякс тот, что был всех превыше и ростом, и силой

[470]   Прочих данайцев; во всём уступал одному лишь Пелиду.

 

Только узнала меня душа славного внука Эака,

В скорби немедля ко мне обратилась с крылатою речью:

«Зевса питомец, герой Лаэртид Одиссей хитроумный!

Дерзкий, какое ещё ты безумное дело задумал?!

[475]   Как ты решился вступить в это мрачное царство Аида,

Где от умерших живут только тени, лишенные чувства?»

 

Так он сказал. И ему я на это немедля ответил:

«О, сын Пелея, герой Ахиллес из ахейцев храбрейший!

Здесь я затем, чтоб открыл мне Тиресий слепой прорицатель

[480]   Способ вернуться домой, каменистой Итаки достигнуть.

Край наш ахейский ещё я не видел, на землю родную

Даже ногой не ступал. Всё, страдая, скитаюсь по свету.

Ты же – счастливец, Пелид! Нет подобных тебе и не будет!

Все и живого тебя словно бога бессмертного чтили!

[485]   Здесь же, над мёртвыми ты так же царствуешь, как над живыми.

Так не скорби же о том, Ахиллес, что теперь не живой ты!»

 

Так я сказал. И тогда он ответил мне, тяжко вздыхая:

«Не утешай меня тем, что я мёртв, Одиссей многославный!

Лучше уж пахарем быть и на бедного мужа работать,

[490]   Скудный свой хлеб добывать непосильным трудом ежедневным,

Чем среди мёртвых царить и над мёртвыми мёртвому править.

Ты же мне лучше теперь расскажи о моём славном сыне,

Был ли в сражениях он, был ли первым из первых, сражаясь?

Также скажи, может, что слышал ты об отце, о Пелее?

[495]   Все ли по-прежнему он правит краем родным мирмидонским?

Или в Элладе его и во Фтии уж чтить перестали,

Так как все силы в руках и в ногах отняла его старость?

Если б защитником был я ему под сияющим солнцем…

Только уж я не такой, каким был я под Троей широкой,

[500]   Где и сильнейших врагов побеждал, защищая ахейцев.

Если б таким в дом отца мог явиться я хоть ненадолго,

Мощью безудержных рук я навёл бы там ужас на многих,

Прежде – на тех, кто теснит и почёта лишает Пелея».

 

Так он сказал. И ему я немедля на это ответил:

[505]   «Нет, не пришлось слышать мне новой вести о славном Пелее.

Но вот о сыне твоём, о возлюбленном Неоптолеме,

Всё я тебе расскажу, как ты просишь, и правды не скрою.

Сам я его в корабле, закруглённом с концов соразмерно,

С острова Скирос привёз в стан красивопоножных ахейцев.

[510]   Там, перед Троей, когда на советы вожди собирались,

Первым он слово держал, и разумен в суждениях был он.

Лишь мудрый Нестор да я побеждали его разуменьем.

И в поле битв, там, где медь меж троян и ахеян сверкала,

Он никогда не хотел под защитой дружин оставаться

[515]   И вырывался вперёд далеко, обгоняя храбрейших.

Многих мужей он убил в тех ужасных кровавых сраженьях.

Всех и назвать не смогу я тебе, не смогу перечислить,

Сколько он толп перебил в тех боях, аргивян защищая.

Так, Еврипил Телефид им убит был губительной медью,

[520]   Славный герой; и вокруг молодого вождя пали толпы

Верных кетейцев его, из-за женских даров пали жертвой.

Был всех прекрасней твой сын, после Мемнона, равного богу.

И, когда в чрево коня мы входили, работы Эпея,

Он среди смелых вождей аргивян с нами был. Мне поручено было

[525]   Двери засады стеречь: отворять, затворять, когда нужно.

Все из данайских вождей, что в коне деревянном сидели,

Слёзы стирали со щёк, и тряслись у них руки и ноги.

Но у него никогда и намёка на страх я не видел,

Не замечал, чтобы он побледнел, содрогнулся, заплакал.

[530]   Нет, он, напротив, не раз убеждал он меня дать ему выйти

Прочь из утробы коня, чтобы мог он взять меч свой двуострый,

Взять с острой медью копьё, замышляя погибель троянцам.

А как разрушили мы дивный город Приама высокий,

Взял он добычу свою и награду богатую взял он,

[535]   Сел на корабль и уплыл, невредимый, не раненый даже

Издали метким копьём, или острым мечом в жаркой схватке,

Как то бывает в боях, где Арес без разбора лютует.

 

Так я сказал. И душа быстроногого внука Эака

Шагом широким пошла от меня асфоделевым лугом,

[540]   Радуясь вести, что сын его славой великой покрылся.

 

Души других мертвецов знаменитых стояли и ждали.

Скорбно шептались они все о том, что тревожит сердца их.

Только Аякса душа Теламонида молча стояла,

Прочь ото всех отойдя; на меня он всё злился за то, что

[545]   Смог победить я его у судов, и за то присуждён был

Мне Ахиллеса доспех. Мать его учредила те игры.

Судьями были сыны славной Трои с Афиной Палладой.

Ох, и зачем я тогда одержал над Аяксом победу!

Голову мужа сгубил, оттого и ушёл он под землю!

[550]   Славный Аякс! Видом он и делами, и славой превыше

Был всех данайцев, во всём уступал одному лишь Пелиду.

Я обратился к нему с доброй речью и ласковым словом:

 

«Сын Теламона, Аякс безупречный! Неужто и мёртвый

Гнев ты питаешь ко мне из-за пагубных этих доспехов,

[555]   Что столько бед принесли аргивянам по воле бессмертных,

Так как со смертью твоей у ахейцев не стало оплота!

Все мы скорбим о тебе так же, как о могучем Пелиде.

Рано ушли вы от нас. Только в этом вины смертных нету.

Зевс лишь один виноват: сильно он копьеносных данайцев

[560]   Возненавидел. Послал и тебе преждевременно гибель.

Ну, подойди же ко мне, славный вождь! Насладимся беседой!

Гнев на меня укроти, обуздай непреклонное сердце».

 

Так я сказал. Ничего не ответив, он двинулся мрачно

В область Эреба, где все обитали усопшие души.

[565]   Все же и гневный со мной говорить он бы стал, как и я с ним,

Если бы сердце моё не наполнилось сильным желаньем

Видеть и души других знаменитых умерших героев.

 

Ми́носа после того, Зевса славного сына, я видел.

Скипетр держа золотой, восседая, судил он умерших;

[570]   Те же, собравшись вокруг, приговора его ожидали,

Стоя и сидя у врат прешироких Аидова дома.

 

После того видел я там ещё Ориона гиганта.

Быстро за диким зверьём гнался он асфоделевым лугом –

Всё то зверьё он убил уж при жизни в горах ли, в долинах

[575]   Палицей медной своей, преогромной и несокрушимой.

 

Тития видел ещё, что рождён был прославленной Геей.

Девять он соток в длину занимал, на земле распростёртый.

А по бокам у него находились два коршуна грозных,

Печень терзали его и утробу. Не мог он прогнать их.

[580]   Ведь он однажды увлёк Лету, славную Зевса супругу,

Шедшую к Пифию, и осрамил на лугу Панопейском.

 

Видел Тантала ещё, что терпел прежестокие муки.

В озере там он стоял, и вода доходила до горла,

Но, жаждой мучимый, всё ж он напрасно попить порывался.

[585]   Всякий раз, только к воде старец рот устремлял, чтоб напиться,

Вмиг убегала вода, вниз стремясь: под ногами он видел

Чёрную землю на дне; воду всю осушал быстрый демон.

Много фруктовых плодов на деревьях над ним созревало:

Сочные груши, гранат, пышных яблонь плоды наливные,

[590]   Сладких смоковниц, маслин. Всё, маня, спелый плод предлагало.

Голодом мучась, едва плод сорвать он пытался рукою,

Вихрь тут же вверх поднимал ветви гибкие, к тучам тенистым.

 

Видел Сизифа ещё, что терпел также тяжкие муки.

Камень огромный катил снизу в гору он, руки напрягши

[595]   И с непосильным трудом, упираясь о землю ногами.

Но каждый раз, как едва приближался он с камнем к вершине,

Камень срывался и вниз устремлялся с невиданной силой,

Снова к подножью летел, на равнину безжалостный камень.

Силился снова Сизиф этот камень втащить на вершину,

[600]   Весь в напряженьи, в поту, весь покрытый поднявшейся пылью.

 

Видел я после того мощь Геракла: один только призрак.

Сам же с бессмертными он пребывает давно, веселится

С ними на славных пирах, в жёны взяв дивноногую Гебу,

Зевса великого дочь, что от Геры золотообутой.

[605]   С шумом летали вокруг тени мёртвых, как хищные птицы,

В страхе мечась, кто куда. Он стоял, тёмной ночи подобен,

Выгнув упругий свой лук с тетивою тугой, со стрелою,

И озирался вокруг, грозно, словно, вот-вот цель сразит он.

Грозно блестел на груди перевязный ремень, что искусно

[610]   Золотом выделан был, там сверкали изящной работы

Дикие вепри и львы с грозным огненным взором, медведи,

Страшные битвы мужей, и убийства кровавые в битвах.

Тот, кто сумел свершить это чудо искусства, – не сможет,

Сам в том себя превзойдя, ничего уж создать совершенней.

[615]   Взгляд на меня устремив, он узнал меня сразу. И скорбно

Тут же ко мне он тогда обратился с крылатою речью:

 

«Зевса питомец, герой Лаэртид Одиссей хитроумный!

Вижу, несчастный, и ты тоже терпишь печальную участь,

Так же, как некогда я под претерпел под сияющим солнцем!?

[620]   Я – Зевса сын! Но и я в жизни вынес страданий безмерно!

Долго я был подчинён власти крайне нечестного мужа.

Властвуя, много трудов на меня возложил он тягчайших.

Им был я послан сюда, чтобы пса я украл. Полагал он,

Что непосильней уже и придумать немыслимо подвиг.

[625]   Но я его совершил, и похитил я пса у Аида.

В том мне Гермес помогал вместе со светлоокой Афиной».

 

Так мне сказал, и ушёл его призрак в обитель Аида.

Я же остался и ждал, что ещё кто придёт из героев

Славных, могучих, из тех, что давно уж живут среди мёртвых.

[630]   Может, увидел бы я, как хотел, мощных древних героев,

Славных потомков богов: Пирифоя, Тесея и прочих…

Но бесконечной толпой души всё собирались, без счёта,

Крик столь ужасный подняв, что меня охватил бледный ужас.

Голову чудища вдруг, думал, вышлет, – ужасной Горгоны, –

[635]   Мне Персефона сама из подземного мрака Аида.

 

Ринулся я к кораблю, и велел всем товарищам тоже

Быстро взойти на корабль, и канат отвязать, и отчалить.

Все на корабль подняли́сь, дружно сели на лавки у вёсел,

И по течению волн Океана легко понеслись мы,

[640]   Прежде – на вёслах, потом – с благовеющим ветром попутным.