Рано рождённая, свет лишь зажгла розоперстая Эос,

Встал Телемах, милый сын Одиссея, подобного богу,

Быстро к ступням подвязал он сандалии дивной работы,

Крепкое выбрал копьё, что ему по руке подходило,

[5]     В город собрался идти, и сказал своему свинопасу:

 

«В город иду я, отец. Ведь пока меня мать не увидит,

Будет она проливать, без сомнения, в тихой тревоге

Горькие слёзы по мне безутешно; и кончит не раньше,

Чем я явлюсь перед ней. А тебе вот моё порученье:

[10]    Странника в город сведи, чтобы там он выпрашивал пищу,

И смог себя прокормить! Там всегда кто-нибудь дать захочет

Хлеба и чашку с вином. Не могу же один я всех нищих

В доме своём принимать: у меня и других забот много.

Если же гость будет тем недоволен, – ему ж будет хуже.

[15]    Я говорю то, что есть. Говорить я люблю откровенно».

 

Так тут на это ему отвечал Одиссей многомудрый:

 

«О, милый друг! Я и сам здесь задерживаться не желаю.

Нищему пищу просить легче в городе, нежели в поле.

В городе больше людей, и там каждый подаст, кто захочет.

[20]    Я ведь уж стар, чтобы мне за скотиной смотреть и работать

Как пастухи, и во всём поспевать, повинуясь приказам.

Ты уж ступай! А меня этот муж отведёт, как велел ты.

Я лишь погреюсь ещё у огня, пока солнце ни встанет:

Холодно в рубище мне, проморозит насквозь моё тело

[25]    Утренний холод сейчас. Ну а город, сказали, не близко».

 

Так он сказал. Телемах через двор тут направился быстро,

Шагом поспешным, в уме только зло женихам замышляя.

 

Вот он пришёл к своему благодатному милому дому.

Там он поставил копьё, прислонив у высокой колонны,

[30]    Каменный крепкий порог перешёл и внутри оказался.

 

Прежде всех няня его, Евриклея, тогда увидала,

Шкурой овечьей она покрывала красивые кресла.

Вот, устремилась к нему, вдруг заплакав. За ней остальные

Крепкого духом царя Одиссея рабыни сбежались,

[35]    Голову, плечи его горячо целовали, встречая.

 

Тут из покоев своих Пенелопа разумная вышла,

Лишь с Артемидой, или с золотой Афродитой сравнима.

Сына она обняла, проливая счастливые слёзы,

Голову сыну, глаза целовать ненаглядные стала;

[40]    Слёз не тая, тут к нему обратилась с крылатою речью:

 

«Ты ли пришёл, Телемах?! Сладкий свет мой! А я не ждала уж

Снова увидеть тебя, как на судне ты в Пилос вдруг отбыл.

Тайно, меня не спросив, чтоб добыть об отце своём вести.

Ну, расскажи мне теперь обо всём, что ты видел и слышал!»

 

[45]    Тут же на это в ответ ей сказал Телемах благоумный:

 

«Мать дорогая, не печаль, не тревожь ты мне сердце слезами,

Верной погибели я избежал накануне лишь чудом.

Ты омовенье сверши и, облекшись одеждою чистой,

В спальню к себе поднимись со своими служанками вместе,

[50]    Там обещай ты богам принести гекатомбу святую,

Может, тогда совершить месть поможет нам Зевс всемогущий.

Я же на площадь пойду, позову там скитальца к нам в гости:

Вместе он прибыл со мной, когда я возвращался в Итаку.

В город сначала друзей и его в корабле я отправил,

[55]    И попросил, чтоб Пирей до меня приютил его в доме,

Да позаботился чтоб как о госте, пока не приду я».

 

Так ей сказал Телемах. Тут же речь в ней бескрылою стала.

Вскоре омылась она, облеклась затем чистой одеждой.

Вечным богам принести гекатомбу дала обещанье:

[60]    Может, тогда совершить месть поможет им Зевс всемогущий.

 

А Телемах между тем вновь из дама высокого вышел,

Взял и копьё. Вслед за ним две свирепых собаки бежали.

Весь его вид красотой неземной озарила Афина:

Люди дивились кругом на него, подходящего мимо.

[65]    Тут окружили его женихи-храбрецы всей толпою,

Ласково с ним говоря, да недоброе в мыслях имея.

 

Но отойдя от толпы женихов многолюдной, пошёл он

К месту, где Ментор сидел и Антиф с Алиферсом разумным,

Так как они с давних пор все друзья по отцу его были.

[70]    С ними он сел, и они обо всём его спрашивать стали.

 

Вскоре на площадь пришёл и Пирей, славный копьеметатель,

Гостя с собой он привёл, показав ему город прекрасный.

Гостя заметив, к нему подошёл Телемах, но не сразу.

Первым, однако, Пирей обратился тогда к Телемаху:

 

[75]    «В дом мой пошли, Телемах, поскорее рабынь, чтоб взяли

И унесли все дары для тебя от вождя Менелая».

 

Тут же Пирею в ответ так сказал Телемах благоумный:

 

«Нет, мы не знаем, Пирей, чем закончится всё это дело.

Если я в доме своём буду тайно убит женихами,

[80]    То всё богатство отца меж собой они тут же поделят.

Лучше тогда пусть тебе, а не им те дары достаются.

Но если выйдет, что я им устрою и казнь, и погибель,

С радостью сам те дары принесёшь ты в мой дом мне на радость».

 

Так он сказал и повёл в дом свой многострадального гостя.

[85]    Вскоре достигли они для жилья благодатного дома.

Там они сняли плащи, положили на стул и на кресло,

В гладкие ванны затем поместились для тёплых купаний.

Вымыв, невольницы их также маслом душистым натёрли,

После хитоны на них и плащи шерстяные накинув.

[90]    Вымывшись в ваннах, они разместились на стульях прекрасных.

Тотчас служанка кувшин золотой принесла и омыла

Руки им чистой водой из него над серебряным тазом;

Гладкий подставила стол. А почтенная ключница ловко

Хлеб разложила на нём и различных закусок к обеду,

[95]   Кушаний вкусных для них принесла из запасов охотно.

Села напротив их мать Пенелопа на стул у колонны

Возле дверей, и взялась пряжу прясть, суча тонкие нити.

К пище готовой тогда дружно руки они устремили.

После того как едой и питьём голод свой утолили,

[100]   Вот что сказала тогда Пенелопа разумная сыну:

 

«Лучше мне в верхний покой свой уйти, Телемах, и лежать там

В горькой постели своей, что покрыта моими слезами.

Плачу я с тех самых пор, как от нас Одиссей мой умчался

Вместе с Атридами под Илион. Ты же, видно, не хочешь,

[105]   Прежде чем вновь женихи неуёмные в доме столпятся,

Мне рассказать об отца возвращении. Что же узнал ты?»

 

Тут же на это в ответ так сказал Телемах благоумный:

 

«Слушай же, милая мать, правду всю, ничего я не скрою.

Прибыл я в Пилос сперва, прямо к Нестору, пастырю войска.

[110]   Принял радушно меня он в своём большом доме высоком,

И угощал он меня, как отец долгожданного сына,

Что возвратился домой после странствий, в пути задержавшись.

Сам он был ласков со мной, и сыны его славные тоже.

Об Одиссее же он многостойком, сказал, что не слышал

[115]   Жив ли он, или погиб. Ничего он не знает об этом.

Он к копьевержцу меня, к Менелаю Атриду отправил;

Дал быстролётных коней с колесницей искусной и крепкой.

Видел Елену ещё я Аргивскую, из-за которой

Много, по воле богов, пострадало троян и аргивцев.

[120]   Храбрый в бою Менелай меня сразу расспрашивать начал,

Что за нужда привела меня к ним, в Лакедемон священный?

Все я подробно ему рассказал, ничего не скрывая.

И мне на это тогда отвечал он такими словами:

 

«Ну и глупцы! Захватить у могучего, храброго мужа

[125]   Брачное ложе хотят слабосильные алчные трусы!

Это, как если бы лань для телят новорожденных слабых

Выбрала логово льва многомощного; там уложив их,

Стала б пастись по лесам и долинам, обильным травою.

Но лев могучий едва в своё логово снова вернётся, –

[130]   Тут уж детёнышей всех быстро страшная участь настигнет.

Так же и им Одиссей принесёт только страшную участь.

Если бы, – о, Зевс отец, Аполлон и Афина Паллада! –

В виде таком же, как был он на Лесбосе пышном и людном,

Где состязаться в борьбе встал с Филомелеидом могучим,

[135]   И опрокинул его на великую радость ахейцам, –

Если бы в виде таком женихам Одиссей вдруг явился,

Все кратковечны они сразу стали б, и свадьбы их – горьки!

Всё то, что знать от меня хочешь ты, всё тебе расскажу я;

Чистую правду скажу откровенно, обманут не будешь.

[140]   Даже и то, что сказал мне морской проницательный старец,

Не утаю от тебя, всё тебе расскажу, чтобы знал ты.

Видел его он, когда тот на острове горько лил слёзы:

Нимфа Калипсо его держит в доме своём против воли,

Вот и не может никак в путь пуститься он к дому родному:

[145]   Нет у него корабля, нет товарищей с ним, с кем он мог бы

В дальний отправиться путь по хребту широчайшему моря».

 

Вот что сказал мне Атрид Менелай, что копьё в боях славен.

Поиски кончив, назад я отправился; боги послали

Ветер попутный, и тот нас примчал в дорогую отчизну».

 

[150]   Так говорил Телемах. Сердце он взволновал Пенелопы.

К ней обратился тогда с речью Феоклимен боговидный:

 

«О, Одиссея жена многочтимая, сына Лаэрта!

Твой сын не знает всего. Моё слово теперь ты послушай.

Правду тебе предскажу, ничего от тебя не скрывая.

[155]   Зевсом тебе я клянусь, и столом твоим гостеприимным,

И Одиссея царя славный домом, в который пришёл я, –

Верь, Одиссей уже здесь, уже прибыл он в отчую землю!

Скрытно он ходит пока, тайно слушает, что здесь творится,

И, на беду женихам, неизбежную смерть им готовит.

[160]   Это ещё в корабле я узнал, видя вещую птицу,

Что пролетала вблизи, и сказал Телемаху об этом».

 

Так отвечала ему рассудительная Пенелопа:

 

«Если всё, что ты сказал, чужестранец, свершится на деле,

Принят ты будешь как друг дорогой, много в дар ты получишь,

[165]   Всякий, кто встретит тебя, посчитает счастливейшим смертным».

 

Так и об этом они, и о многом другом говорили.

 

А женихи той порой возле дома царя Одиссея

Тешились дружной игрой: ловко диски и копья метали

На специальном дворе, где всегда они шумно играли.

[170]   Время обеда пришло, и с полей отовсюду погнали

К ним пастухи разный скот, что обычно сюда пригоняли.

Вестник Медонт женихам тут сказал, что из вестников прочих

Более ими любим, и к столу каждый день приглашался:

 

«Юноши! Играми вы насладились сегодня довольно!

[175]   В дом же войдите теперь, и все дружно обед приготовим.

Вовремя сядь за обед – и еда станет вдвое вкуснее!»

 

Так он сказал. И они подчинились разумному слову.

Тут же вошли они в дом, что построен со знанием дела.

Сняли плащи, положив их на дивные кресла и стулья.

[180]   Стали тут резать они в кухне коз и огромных баранов,

Жиром налитых свиней, и быка, что был пригнан из стада,

Чтоб общий пир учинить. Из деревни тем временем в город

Лишь собирались идти Одиссей со своим свинопасом.

Так тут сказал свинопас, предводитель других свинопасов:

 

[185]   «Гость мой, ты после идти хочешь в город, или уж сегодня,

Как господин мой велел? Мне же, честно сказать, было б лучше,

Если б ты сторожем здесь, у меня во дворе оставался.

Но чту хозяина я, и боюсь не исполнить приказы,

Что б не бранил он меня. Брань и крики господ неприятны.

[190]   Если идти, то пора: полдень канул давно, скоро снова

Вечер наступит, и с ним возвратится пронзительный холод».

 

Так свинопасу на то отвечал Одиссей хитроумный:

 

«Знаю, понятно мне всё, призывать меня больше не нужно.

Что же, идём. Только ты до конца будь моим провожатым.

[195]   Также мне посох сыщи хоть какой-нибудь, чтобы в дороге

Он мне опорой служил. Ведь скользка, говорил ты, дорога».

 

Так он сказал, и суму свою тут же набросил на плечи,

Ветхую, рваную всю, и с ремнём из обычной верёвки.

Посох Эвмей ему дал, тот, который понравился гостю.

[200]   Вместе отправились в путь. Пастухов и собак он оставил

Дом и свиней охранять. Сам же – в город повёл господина.

Тот в нищем рубище был, образ дряхлого старца принявший,

В жалких лохмотьях своих, шёл с трудом, опираясь на посох.

 

Так, вниз спускались они каменистой, неровной тропою.

[205]   Вышли к источнику вод дивноструйных, что камнем изящным

Мастерски выложен был возле города, брали в нём воду.

Прежде Итак и Нерит, и Поликтор создали колодец.

Выросла роща вокруг тополей чёрных, влагой питаясь

Возле источника вод, где студёные падали струи,

[210]   Сверху летя, со скалы. На вершине скалы был воздвигнут

Нимфам алтарь: на него им дары клали путники в жертву.

Долия сына они там, Мелантия, встретили, гнал он

Коз на обед женихам, самых лучших и жирных из стада.

Два козопаса ему подчинённых гнать коз помогали.

[215]   Только он их увидал, сразу начал кричать и ругаться,

Грязно их стал обзывать, гнев рождая в груди Одиссея:

 

«Гляньте-ка! Точно, ведёт тут подлец подлеца! Значит, верно

Нам поговорка гласит: бог подобное сводит с подобным!

Жалкий любитель свиней, с безземельным и грязным обжорой,

[220]   С нищим, докучливым всем блюдолизом, – куда ты собрался!?

Лишь у дверных косяков он способен тереться плечами,

В дар не мечи и котлы получать, а лишь хлебные корки!

Если б ты мне его дал, хлев стеречь я его бы заставил,

Чистить заку́ты козлят, да носить им траву молодую;

[225]   Пил бы он сыворотку, – быстро б бёдра его потолстели.

Только работа ему не по нраву, привык к тунеядству!

Сердце к труду не лежит! Ему легче просить подаянье,

Шляясь по миру, живот набивая себе чужим хлебом!

Вот что ещё я скажу, и, поверь мне, что это свершится:

[230]   Если он явится в дом Одиссея, подобного богу,

То ото всюду в него полетят от мужей табуретки;

Много там их разобьют и об череп его, и об рёбра!»

 

Так он сказал, проходя, и пятой безрассудный ударил

Он Одиссея в бедро, но с дороги не смог его сдвинуть.

[235]   Даже не смог пошатнуть. Одиссей в гневе думал, что делать:

Вышибить дух из него, крепким посохом сильно ударив,

Или схватить, приподнять, да башкою ударить о землю…

Но удержался, стерпел. Тут Эвмей обругал козопаса

Прямо в лицо, а затем поднял руки и громко взмолился:

 

[240]   «Нимфы источника! Вы, Зевса дочери! Если когда вам

Царь Одиссей приносил в жертву бёдра козлов и баранов,

И, тучным жиром покрыв, здесь сжигал, – не отриньте молитву!

Пусть он вернётся скорей, пусть сам бог приведёт его к дому!..

Наглое чванство твоё он бы мигом тогда уничтожил!

[245]   Чтобы другим не хамил и не шлялся ты в город без дела,

Не разорял бы стада, на плохих пастухов оставляя!»

 

Тут же Мелантий ему, козопас в козьей шкуре, ответил:

 

«О, горе! Что набрехал пёс проклятый, лишь в кознях искусный!

Время придёт, увезу я его в корабле чернобоком

[250]   Прочь от Итаки родной, и продам за хорошую цену!

О, если б сам Аполлон сребролукий сразил Телемаха

В доме его, или меч женихов поразил его так же,

Как возвращения день Одиссея пропал на чужбине!»

 

Так он сказал и ушёл, их оставив, шагавших неспешно.

[255]   Скоро уже он достиг и прекрасного дома владыки.

Сразу пошёл в зал пиров, к женихам, сел за стол Евримаха,

Прямо напротив него, ведь любил он его больше прочих.

Тут же проворный слуга принёс мяса ему и поставил,

Следом на стол принесла хлеб почтенная ключница быстро.

[260]   Стал он обедать. В тот час Одиссей пришёл со свинопасом

К царскому дому. И вдруг услыхали прекрасные звуки

Лиры-форминги они, а потом звонкий голос. Пел Фемий.

За руку взял Одиссей свинопаса тогда и воскликнул:

 

«О, Эвмей, передо мной, верно, дом Одиссея прекрасный!

[265]   Ведь среди прочих домов он довольно легко узнаётся.

Стиль здесь другой, посмотри! Он во всём: двор широкий с высокой

Крепкой зубчатой стеной, у широких ворот крепки створы,

Так что никто не рискнёт даже в мыслях пробить эту крепость.

Вижу, что в доме теперь час обеда, народ там пирует;

[270]   Жареным пахнет; ещё слышу звуки я лиры-форминги

Сладкие, боги её дали в спутницы шумному пиру».

 

Так ты, Эвмей свинопас боговидный, на это ответил:

 

«Верно ты всё угадал! Ты разумен во всём, как я вижу.

Только подумать теперь хорошо мы должны, что нам делать.

[275]   Лучше ли будет тебе в дом прекрасный войти для начала,

Чтобы с толпой женихов там смешаться, а я здесь останусь?

Или остаться тебе во дворе, ну а я пойду первым?

Долго ж не медли и здесь, чтоб тебя тут никто не увидел,

Чтоб не побил, или чем не швырнул: и об этом подумай!»

 

[280]    Так отвечал Одиссей многославный и многострадальный:

 

«Знаю, понятно мне всё, призывать меня больше не нужно.

Лучше ты первым войди, ну а я здесь останусь покуда.

Много метали в меня, и ударов достаточно снёс я,

Так что выносливым стал и несчастья терпеть научился

[285]   В море и битвах. Теперь заодно пусть свершится и это.

Только желудок один победить уж никак мы не можем,

Жадное чрево своё, что несёт людям много несчастий!

Из-за него и суда крепкосбитые мы снаряжаем

Морем пустынным плутать и нести неприятелям горе».

 

[290]   Так и об этом они, и о многом другом говорили.

Пёс, что лежал у ворот, уши вдруг навострил, по́днял морду.

Аргос то был, старый пёс Одиссея, им вскормленный прежде.

Он поохотиться с ним не успел, – к Илиону умчался.

И молодые тогда с ним охотники часто ходили

[295]   Зайцев гонять, диких коз да косуль по лесам и ложбинам.

Всеми забыт был теперь старый пёс. Где-то сгинул хозяин.

Так он лежал у ворот на навозе, что кучей большою

Собран был здесь от коров и от мулов, рабы чтобы после

Вывезли всё на поля Одиссея, чтоб их унавозить.

[300]   Там старый Аргос лежал и чесался, клещами покрытый.

Но, лишь почуяв едва Одиссея пришедшего близость,

Радостно уши прижал к голове, и хвостом завилял он;

Только уж не было сил подойти к своему господину.

Тот, лишь на пса посмотрев, не сдержал своих слёз; всё же скрыл их

[305]   Он от Эвмея легко. И тогда он сказал свинопасу:

 

«Очень чудно́ мне, Эвмей: вон, собака на куче навозной,

С виду прекрасна она и породиста. Но не пойму я:

В резвости бега она такова же, как кажется с виду?

Или она из пород, что всегда у стола господина

[310]   Кормятся, и за одну красоту их, для роскоши держат?»

 

Так ты, Эвмей свинопас, Одиссею на это ответил:

 

«О, если б этого пса, чей хозяин погиб на чужбине,

Ты бы увидел таким, каков резвостью был он, и силой,

В день, когда к Трое ушёл Одиссей, его дома оставив, –

[315]   Ты бы весьма удивлён быстротой его был, и отвагой!

Дичь никакая уйти от него не могла в чаще леса,

Даже и в самой густой: след он чуял необыкновенно!

Стар он и болен теперь. И хозяин пропал на чужбине.

Ну а служанки о нём не пекутся, не кормят как должно.

[320]   Раб нерадив. Если он не увидит господскую строгость,

То за работу он сам, по охоте своей, не возьмётся.

Ведь половину заслуг Зевс широкогремящий отнимет

У человека, когда его ввергнет он в горькое рабство».

 

Это сказав, он пошёл в дом прекрасный, удобный для жизни.

[325]   Прямо прошёл к женихам знаменитым, в зал пиршеств весёлых.

Аргос же, вдруг опознав через двадцать лет вновь Одиссея,

Помер от радости, так его чёрная участь настигла.

 

Прежде других Телемах боговидный заметил Эвмея,

Лишь тот зашёл в зал пиров; и, кивнув головой, подал знак он,

[330]   Чтоб свинопас подошёл. Осмотревшись, тот взял табуретку,

Ту, на которой сидел, по обычаю, мяса раздатчик,

Но он как раз раздавал мясо всем женихам по порядку.

Взяв табуретку, Эвмей подошёл тут к столу Телемаха

И сел напротив него. А к нему подошёл тотчас вестник,

[335]   Порцию мяса подал, положил свежий хлеб из корзины.

 

Вскоре затем в зал пиров вошёл сам Одиссей многомудрый.

В образе старца он был с жалким видом, лишь кожа да кости;

Посох опорой служил, а на теле одни лишь лохмотья.

Сел он в дверях на порог, что из крепкого ясеня сделан,

[340]   И навалился спиной на косяк кипарисовый гладкий,

Что уж давно по шнуру ровно вытесал плотник искусный.

 

Тут Телемах повелел свинопасу, достав из корзины

Дивносплетённой большой свежий хлеб, самый лучший, и мяса

Сколько сумел захватить в две руки, – передав всё Эвмею:

 

[345]   «На, отнеси это всё гостю нашему, да посоветуй

Всех женихов обойти: пусть у всех подаяния просит.

Стыд ведь помощник плохой для людей, нищетою забитых».

 

Так он сказал. Свинопас, повинуясь, пошёл к Одиссею.

И, подойдя, так сказал, посылая крылатое слово:

 

[350]   «Вот, Телемах тебе дал это всё, бедный странник, велел он,

Чтобы ты всех женихов обошёл, и попросил подаянья!

Стыд ведь помощник плохой для людей, нищетою забитых».

 

Так он сказал. И ему отвечал Одиссей многомудрый:

 

«Пусть Зевс всевышний пошлёт средь людей Телемаху всеблагость!

[355]   Пусть совершиться всё то, что теперь замышляет он в сердце!»

 

Так говоря, в две руки подаяние взял и сложил всё

Около ног, на суму многорваную. После стал есть он.

Ел, пока в зале большом пел певец для гостей вдохновенно.

Но, лишь певец замолчал, он наелся и трапезу кончил.

 

[360]   Начали в зале шуметь женихи. Тут богиня Афина,

Тихо совсем подошла к Одиссею, Лаэртову сыну,

И мысль внушила столы женихов обходить, прося хлеба,

Чтобы узнать, кто из них справедливый, а кто беззаконник;

Всё же от смерти спасать никого из них не собиралась.

 

[365]   Встал он, и справа тогда обходить начал каждого мужа;

Руку как нищий тянул, словно нищим привык быть годами.

Многие дали ему, с изумленьем глядя́ и жалея;

Кто он, хотели все знать, и откуда, и как сюда прибыл.

Так тут сказал им пастух, козопас и задира Мелантий:

 

[370]   «Слушайте, что я скажу, женихи достославной царицы!

Этого нищего я повстречал на пути, как сюда шёл.

Со свинопасом он шёл, тот, наверное, вёл его в город.

А вот откуда он сам, кто такой, уж того я не знаю».

 

Так он сказал. И тогда Антиной стал бранить свинопаса:

 

[375]   «О, ну конечно же, то свинопас, всем известный! Зачем ты

В город приводишь бродяг?! Нам и наших хватает в достатке

Нищих назойливых, что на пирах лишь столы обирают!

Видимо, мало тебе, что запасы хозяина рушат

Здесь дармоеды свои, так ещё притащил ты чужого?!»

 

[380]   Так ты, Эвмей свинопас, возражая на это, ответил:

 

«О, знатен ты, Антиной, но сказал, недостойное знати!

Разве в свой дом кто зовёт без нужды человека чужого?

Нет! Приглашают лишь тех, кто полезен для дела какого:

Разных гадателей там, и врачей, или плотников разных,

[385]   Или хороших певцов, услаждающих пением душу…

Их приглашают в дома люди все на земле беспредельной.

Нищего кто ж позовёт без нужды в дом по собственной воле?

Ты всех суровей среди женихов для рабов Одиссея,

А для меня так всегда ты бываешь особенно злобен.

[390]   Но мне на это плевать, пока здесь Пенелопе разумной

Место есть в доме, и здесь её сын, Телемах боговидный!»

 

Так тут Эвмею сказал Телемах рассудительный строго:

 

«Лучше молчи, отвечать на его оскорбленья не нужно.

Знаешь ведь: скор Антиной на обидное слово. Он любит

[395]   Ссориться сам, и других подбивает на ссоры охотно».

 

И к Антиною затем, он направил крылатое слово:

 

«Ты, Антиной, здесь меня, словно сына отец, опекаешь!

Гостя советуешь мне гневным словом вот выгнать из дома?

Только уж пусть лучше бог никогда твой совет не исполнит!

[400]   Дай, сколь возьмёшь, мне не жаль! Сам тебя я к тому призываю.

Матери также моей не стесняйся, она не осудит;

Да и никто из рабов, в Одиссеевом доме живущих!

Только ведь в сердце своём мыслишь ты совершенно другое.

Сам-то чужое берёшь ты охотно, давать же не хочешь!»

 

[405]   Так он сказал. И ему Антиной отвечал возмущённо:

 

«Что ты несёшь, Телемах!? Необузданный, гордоречивый! 

Если б от каждого здесь жениха получил он вот это –

То бы три месяца он заглянуть сюда снова боялся!»

 

Так говоря, он схватил под столом и потряс тут скамейкой,

[410]   Той, на которую он ставил жирные ноги, пируя.

 

Прочие все женихи подавали, суму наполняя

Хлебом и мясом. И вот, Одиссей уж направился снова

Сесть на порог, чтоб вкусить сытной пищи, что дали ахейцы.

И, подойдя, обратил к Антиною крылатое слово:

 

[415]   «Дай, друг, и ты. Верю я: остальных ты ахейцев не хуже;

Лучшим мне кажешься ты, потому что царю ты подобен!

Значит, и дар должен быть, словно царский: щедрей, чем другие.

Я же за это тебя по земле беспредельной прославлю!

 

В доме прекрасном и я жил когда-то в родном мне народе,

[420]   Счастлив я был, и всегда подавал я несчастным скитальцам,

Кто бы в мой дом ни пришёл, подаянья прося и приюта.

Много имел я рабов, и всего остального богатства,

С чем нам живётся легко, и за что нас зовут богачами.

Всё Зевс Кронион отнял. Такова уж была его воля.

[425]   Он надоумил меня, чтоб с пиратами вместе поплыл я

В дальний Египет, и там он готовил мне верную гибель.

 

Встав на Египте-реке в кораблях, что с концов дуговидны,

Спутникам верным своим я велел у судов остаться

Рядом, чтоб их охранять, и с возвышенных мест всю окрестность

[430]   Зорко оглядывать, чтоб при тревоге быстрей нам уехать.

 

Дерзости вдруг уступив и стремлению к жажде наживы,

Ринулись грабить они египтян в их деревнях прекрасных,

Женщин и малых детей угоняли, дома разоряли,

Всех убивали мужей. Так что города вопли достигли.

 

[435]   Крики услышав, с зарёй самой ранней вдруг войско явилось.

Конные, пешие вмиг всю равнину заполнили грозно,

Медью сверкая своей. Зевс, что радостно молнии мечет,

В жалкое бегство тут вверг моих спутников, что не дерзнули

Стойко сражаться с врагом, отовсюду бедою грозившим.

[440]   Много их там полегло, умерщвлённых отточенной медью;

Много их в плен увели, для тяжёлых работ подневольных.

 

Я же был отдан как дар киприоту, гостил он в Египет, –

Дметор Иасид, царил он на Кипре и властно, и строго.

Множество вытерпев бед, я оттуда сюда уже прибыл».

 

[445]   Тут же на это ему отвечал Антиной недовольно:

 

«Видимо, демон послал нам беду эту, пир наш испортить!

Прочь от стола моего! Стой подальше, вон там, в средине!

Чтобы не стало тебе ещё хуже Египта и Кипра!

Вот приставучий наглец, попрошайка бессовестный нищий!

[450]   Клянчишь у всех тут подряд, а они и дают умилённо

Щедрой рукой не своё! А чего ж, – не своё и не жалко!

Что им чужое жалеть?! Дать чужое легко может каждый!»

 

Так, отступив от стола, отвечал Одиссей многомудрый:

 

«О, горе! С виду хорош ты во всём, а умом своим жалок!

[455]   В доме своём ты не дашь, кто попросит, и соли щепотку,

Если уж здесь, на пиру на чужом, поедая чужое,

Хлеба куска тебе жаль, хоть его на столе и обильно!»

 

Так он сказал. Антиной, гневом вспыхнул сильней в своём сердце;

Грозно глазами сверкнув, в ответ бросил крылатое слово:

 

[460]   «Ты ещё вздумал дерзить!!? Вижу я, не уйдёшь ты сегодня

Целый из зала пиров! Не пройдёт тебе даром такое!»

 

Тут он скамейку швырнул. Та ударила нищему в спину,

Справа, почти что в плечо, но скалой неподвижной стоял он,

Не шелохнувшись: не сбил его с ног Антиной той скамейкой.

[465]   Молча лишь он покачал головой, в сердце месть замышляя.

К двери вернувшись, он сел на порог; возле ног положил он

Полную хлеба суму; после так к женихам обратился:

 

«Слушайте, что я скажу, женихи достославной царицы!

Выскажу вам я всё то, что велит мне и ум мой, и сердце.

[470]   Не ощущает в душе человек ни страданий, ни скорби,

Если удары терпел, защищая своё же богатство;

За крутолобых быков, за своих белоснежных баранов…

Но ведь ударил меня Антиной за голодный желудок,

Жадный желудок, что бед смертным людям приносит так много!

[475]   И если где-нибудь есть боги мщения также для нищих, –

То вместо свадьбы придёт к Антиною в итоге лишь гибель!»

 

Грозно на это ему отвечал Антиной, сын Евпейта:

 

«Ешь да помалкивай, гость! Или прочь убирайся отсюда!

Либо домашним рабам молодым прикажу тебя выгнать,

[480]   За руки, за ноги вон тебя вышвырнуть, кости ломая!»

 

Так он сказал. Только все возмутились, никто не одобрил;

И не один говорил среди юношей, силою гордых:

 

«Нехорошо, Антиной, что бродягу несчастного бьёшь ты!

Смерть тебя ждёт, если вдруг он какой-нибудь бог-небожитель!

[485]   Боги ведь тоже, порой, под обличием странников разных

С неба спускаются к нам, города и дома посещают,

Чтоб убедиться самим: кто бесчинством живёт, а кто – правдой».

 

Так говорили ему женихи, но он их не послушал.

 

В сердце питал Телемах скорбь большую за то избиенье,

[490]   За нанесённый удар. Всё же слезы обиды сдержал он.

Молча он лишь головой покачал, месть в душе замышляя.

 

Но, лишь услышав удар, поняла Пенелопа, что в зале

Гость её был оскорблён, и рабыням своим так сказала:

 

«О, что б тебя самого поразил Аполлон славнолукий!»

 

[495]   Ей Евринома тогда, её ключница, так отвечала:

 

«Если бы всё, что хотим, по желанию вдруг исполнялось, –

Из женихов бы никто не дождался Зари златотронной!».

 

Ей отвечала тогда рассудительная Пенелопа:

 

«Матушка, все мне они ненавистны, все зло мне готовят.

[500]   Но Антиной больше всех, он походит на чёрную Керу.

Странник несчастный пришёл в дом наш светлый просить подаянья,

Он всех гостей обошёл, и просил, нищетой принуждённый.

Каждый из них ему дал, и наполнил едой он котомку;

Только лишь этот не дал, и в несчастного бросил скамейкой».

 

[505]   Так говорила она, находясь средь рабынь и служанок

В комнате тихой своей. Одиссей в зале ел у порога.

Тут, свинопаса позвав, так ему говорила царица:

 

«Знаешь, что, светлый Эвмей, пригласи-ка сюда чужеземца!

Видеть его я хочу. Пусть поведает мне, не слыхал ли

[510]   Он о супруге моём, Одиссее моём многостойком.

Может быть, виделись где… он ведь, кажется, странствовал много...»

 

Так ты, Эвмей свинопас, Пенелопе на это ответил:

 

«Если б, царица, шуметь и кричать перестали ахейцы,

Гость бы рассказом своим твоё милое сердце утешил.

[515]   В хижине бедной моей гостем был он три дня и три ночи,

Так как защиты просил, убежав с корабля как невольник.

Но до конца рассказать не успел о своих злоключеньях.

Люди ведь так же певцу, что самими богами обучен,

Страстно внимают, когда он поёт, их сердца пробуждая!

[520]   Слушать готовы они без конца его дивные песни.

Так слушал странника я каждый день в своей хижине бедной.

Он утверждал: по отцу Одиссею приходится гостем!

Жил он на острове Крит, там, где Миноса род процветает.

Прибыл оттуда он к нам, много бед претерпев и лишений;

[525]   Нищенствовал, обойдя много мест, и, как будто бы слышал,

Что жив герой Одиссей, что гостит у соседей, феспротов.

Скоро придёт и домой, да ещё с превеликим богатством!»

 

Так отвечала ему рассудительная Пенелопа:

 

«Гостя ко мне позови! Пусть он сам обо всём мне расскажет!

[530]   А женихи всё пускай веселятся за дверью, снаружи,

Или за домом внизу, там и пусть веселят свои души!

Сами богатство своё сберегают в домах, и не тратят

Хлеба и сладостных вин. Всё домашним у них достаётся.

Сами же буйной толпой ежедневно врываются в дом наш,

[535]   Режут быков и козлов, также тучных баранов без счета;

Только пируют, вино наше лучшее уничтожая!

Всё разоряют вокруг, ведь уж нет в доме мужа такого,

Как Одиссей: и один мог он дом защитить от проклятья!

Если б вернулся мой муж Одиссей, вновь увидел отчизну, –

[540]   Быстро бы с сыном своим отмстил женихам за бесчестье!»

 

Так лишь сказала она, как чихнул Телемах очень громко,

Так, что услышал весь дом. Засмеялась тогда Пенелопа.

Снова к Эвмею она обратила крылатое слово:

 

«Ну же, иди, и скорей приведи ты сюда чужеземца!

[545]   Слышал ведь: сын мой чихнул, лишь закончила речь я. То значит,

Сбудется слово моё, – женихов наглых смерть ожидает!

И ни один не уйдет не от мстительных Кер, не от смерти.

Вот что ещё я скажу, и запомни всё то, что скажу я:

Если увижу, что он без обмана, всю правду мне скажет, –

[550]   Плащ я ему подарю и хитон, дам красивой одежды».

 

Так лишь сказала, пошёл свинопас, к Одиссею немедля.

Близко к нему подойдя, обратился с крылатою речью:

 

«О, гость, отец мой! Тебя приглашает к себе Пенелопа,

Мать Телемаха. Она жаждет сердцем узнать о супруге

[555]   Всё, что ты знаешь. О нём, о пропавшем, грустит она сильно.

Если увидит она, что ты правду сказал, без обмана, –

Плащ и хитон тебе даст: ты в одежде нуждаешься очень.

А пропитание даст наш народ: всех он милостью кормит,

Пищу желудку даёт. И тебе хлеба даст, кто захочет».

 

[560]   Так тут сказал Одиссей многославный и многострадальный:

 

«Правду, Эвмей, рассказать Пенелопе, Икария старца

Дочери мудрой, могу, ничего от неё не скрывая.

Знаю о муже её много я: мы с ним вместе страдали.

Но женихов я боюсь, их толпы необузданной, буйной.

[565]   Наглость, насилие их уж достигли железного неба!

Вот и теперь: проходил лишь по залу я, зла же не делал,

А нечестивец вон тот меня больно ударил скамейкой!

Кто защитить встал? Никто! Даже сам Телемах не поднялся!

Нет, Пенелопе вели, сколь не жаждет услышать о муже, –

[570]   Солнце не сядет пока, пусть в покоях своих остаётся.

После же пусть призовёт расспросить: когда муж возвратится.

Ближе к огню пусть меня разместит, ведь одет я в отрепье,

Знаешь ты это и сам, ты ведь первый, кого я здесь встретил».

 

Так он сказал. Свинопас его слово понёс для царицы.

[575]   Лишь за порог он вступил, Пенелопа, немедля, спросила:

 

«Что же один ты, Эвмей? Почему не пришёл сам скиталец?

Может, боится кого? Или нищего вида стыдится?

Плохо стыдливому быть для скитальца, нелёгкая доля».

 

Так ты, Эвмей свинопас, Пенелопе на это ответил:

 

[580]   «Нет, он умно рассудил, как любой рассудил бы, подумав.

Наглости лишь хочет он избежать тех мужей многосильных.

Просит со встречей тебя подождать, пока солнце не сядет.

Думаю, так и тебе будет легче, царица, и лучше,

Если ты наедине будешь слушать и прашивать гостя».

 

[585]   Так отвечала ему рассудительная Пенелопа:

 

«Кто бы он ни был, твой гость, рассуждает он очень разумно.

Ведь среди смертных людей в целом свете не сыщешь таких же

Наглых и дерзких мужей, что творят беззакония столько!»

 

Так отвечала она. Свинопас боговидный, едва лишь

[590]   Всё передав ей, – к толпе женихов возвратился немедля.

И к Телемаху затем обратился с крылатою речью,

К уху склонившись его, чтобы больше никто не услышал:

 

«О, друг мой! Я ухожу. Мне пора к своим свиньям вернуться,

Наше с тобою добро сторожить. Ты же, – будь осторожен!

[595]   Зорко себя береги, чтоб с тобой ничего не случилось!

Много ахейцев тут есть, что лишь зло на тебя замышляют.

Пусть Зевс их раньше убьёт, чем они нам беду приготовят!»

 

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

 

«Пусть так и будет, отец! Ты поужинай и отправляйся.

[600]   Завтра с зарёй приведи ты отборных животных для жертвы.

Об остальном тут – моя и бессмертных богов то забота».

 

Так он сказал. Свинопас сел на гладко-изящное кресло

И насладился едой, и вином удовольствовал душу.

После он к свиньям пошёл, дом покинув большой, многошумный,

[605]   Полный весёлых гостей, пировавших, где танцем и песней

Все наслаждались теперь. Между тем наступил уже вечер.