Вскоре Килле́нский Герме́с разбудил женихов мёртвых души,

Лишь над телами взмахнув золотым своим жезлом красивым,

Жезлом волшебным, какой даже бодрого вмиг усыпляет,

Или же наоборот: пробуждает от сна крепко спящих.

[5]     Двинул он жезлом; за ним души стаей, визжа, полетели.

Словно в пещере, во тьме, с писком мыши летучие стаей

Носятся всюду, когда хоть одна с каменистого свода,

Где они дружно висят, вдруг, ослабнув, сорвётся на землю.

Так же летели, визжа, души мёртвых. Их вёл за собою

[10]    Благо дающий Гермес вниз дорогой сырой и промозглой,

Мимо Левкадской скалы и бушующих вод Океана,

Ге́лиоса дивных врат, мимо О́нира, бога грёз сонных.

На асфоделевый луг быстро прибыли души убитых,

Где обиталище душ, и где призраки бродят умерших.

 

[15]    Первой же встретила их там душа Ахиллеса Пелида;

Рядом – Патрокла душа; там же был Антилох безупречный;

Там же Аякс был, что всех затмевал своим ростом и силой

Между данайцев других, уступал одному лишь Пелиду.

Так и стояли они все вокруг Ахиллеса. Тут вскоре

[20]    К ним подлетела душа Агамемнона, сына Атрея,

Грустно глядела она. А за ней и товарищей души,

Тех, кто с ним вместе погиб от предательства в доме Эгиста.

 

Первой к Атрида душе обратилась душа Ахиллеса:

 

«О, Атрид, думали мы, что для молнеигрателя Зевса

[25]   Ты всех героев других был всегда и милей, и любимей,

Ведь предводителем был ты у многих и сильных народов

В Трое далёкой, где мы много бед претерпели, ахейцы!

Но и тебе суждено раньше срока принять злую участь,

Смерть, от которой никто из родившихся скрыться не может.

[30]    Лучше бы было тебе, с твоей властью великой и славой,

Рядом с друзьями у стен гордой Трои найти свою гибель!

Там бы могильный курган над тобой возвели всеахейцы.

Сыну бы после себя ты оставил великую славу...

Ну а тебе суждено и бесславно, и жалко погибнуть…»

 

[35]    Грустно Атрида душа так на это ему отвечала:

 

«Счастлив ты, о, Ахиллес, сын Пелея, подобный бессмертным,

Так как от Аргоса пал далеко, принял смерть ты под Троей!

Много погибло вокруг и троянцев, и лучших ахейцев,

Что бились возле тебя за твой труп. Ты ж лежал в вихре пыли

[40]    Там, много места заняв, пребольшой, бой забыв колесничный.

Бились весь день мы тогда, до конца бы не бросили биться

В схватке жестокой, но Зевс прекратил битву ту ураганом.

Вынесли тело твоё к кораблям мы из боя, а после

Чинно на смертном одре положили, омыли водою,

[45]    Маслом натёрли его. Много рядом рыдало данайцев

Около трупа, они себе кудри срезали, бросая.

Мать твоя вмиг принеслась, и бессмертные нимфы морские,

Скорбную весть лишь узнав. Страшный вой тут поднялся над морем,

Неописуемый плачь, в робкий трепет приведший ахейцев.

[50]    В страхе хотели они убежать кораблям глуботрюмным,

Только от этого их удержал многознающий Нестор.

Старца советы всегда среди всех наилучшими были.

Мыслей исполнен благих, так к товарищам он обратился:

"Стойте, аргивцы! Куда вы, ахейцев сыны, побежали?!

[55]    Мать то примчалась его и бессмертные нимфы морские

К нам из пучины морской, чтоб увидеть погибшего сына".

Так он сказал, и свой страх удержали ахейцы отважно.

Тут окружили твой труп, плача, дочери старца морского,

Горько оплакивая, облачили нетленной одеждой;

[60]    В очередь все девять муз голосами красивыми пели

Гимн похоронный тебе. И не плачущих среди аргивцев

Ты не увидел бы там, так их песней растрогали музы.

Целых семнадцать там дней и ночей над тобой лили слёзы

Боги бессмертные и люди смертные в горькой печали!

[65]    На восемнадцатый день был огню ты торжественно предан.

Много убили быков криворогих и тучных баранов

В жертву тебе. Был сожжён ты в одежде божественной, дивной;

Много елея в огонь положили и сладкого мёда.

Много ахейцев костёр обходили в блестящих доспехах;

[70]    Конные, пешие. Шум несказанный поднялся повсюду.

После, как съело твой труп ненасытное пламя Гефеста,

Мы на заре, Ахиллес, твои белый кости собрали,

Свежим вином молодым их омыли и маслом натёрли;

Мать твоя амфору нам золотую дала для останков, –

[75]    То, мол, Диониса дар, говорила, работы Гефеста.

В ней твои кости лежат, Ахиллес многославный, с костями

Лучшего друга, что был у тебя, Менетида Патрокла.

Только отдельно лежат Антилоха останки, который

Больше других был любим для тебя после смерти Патрокла.

[80]    После, могильный курган над останками, дивный, огромный,

Был возведён ратью всей аргивян копьеносных, могучих,

Там, на скале, что вошла в Геллеспонта широкие воды,

Так, чтоб он издали всем мореходам был виден на море,

Нине живущим, и тем, кто грядёт, молодым поколеньям.

[85]    Мать твоя дивных даров от богов принесла к состязаньям,

Чтоб победителям дать как награды на играх ахейцам.

Сам ты уже много раз в похоронных участвовал играх

В честь погребенья царей и героев, похищенных смертью;

Видел, как юноши в бой снаряжаются ради награды.

[90]    Но был бы ты изумлён, лишь увидев призы дорогие,

Дивные, что принесла от богов к состязаньям Фетида,

Сереброногая мать! Да, богами был очень любим ты!

Пусть ты погиб, но живёт твоё имя! И вечно в народе

Слава твоя будет жить, Ахиллес, и уж этим ты счастлив!

[95]    Мне же и радости нет даже в том, что в войне победил я…

При возвращении мне Зевс задумал ужасную гибель:

Смерть от Эгиста руки и моей злополучной супруги».

 

Так и об этом они, и о многом другом говорили.

 

Тут вдруг предстал, подойдя близко к ним, вестник Аргоубийца,

[100]   Души ведя за собой женихов, Одиссеем убитых.

Оба они, видя то, изумились, пошли им навстречу.

Узнана сразу душой Агамемнона, сына Атрея,

Амфимедона душа тут была, что рождён Меланеем,

Так как когда-то гостил в его доме Атрид, на Итаке.

 

[105]   Первой Атрида душа с такой речью к нему обратилась:

 

«Амфимедон, что стряслось? Как вы все сошли в чёрную землю?

Все вы здесь как на подбор, все ровесники! Выбрать никто бы

В городе лучших не смог, из мужей наилучшие все вы!

Может быть, вас в кораблях Посейдон утопил в бурном море,

[110]   Сильные ветры нагнав, и воздвигнув великие волны?

Или на суше враги вас сразили, когда захотели

Вы их быков захватить и баранов прекрасное стадо;

Или же город у них разорить и забрать себе женщин?

Ну же, ответь! Ведь с тобой мы гостями считались при жизни.

[115]   Или не помнишь, что я повещал милый дом твой в то время,

Как приезжал побудить Одиссея уйти с Менелаем

На крепкосбитых судах, чтоб святой Илион нам разрушить?

Мы целый месяц к нему по широкому морю ходили,

Был лишь с трудом убеждён Одиссей, городов сокрушитель».

 

[120]   Амфимедона душа так на это ему отвечала:

 

«Царь знаменитый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!

Помню я всё, о чём ты говорил сейчас, Зевса питомец.

И рассказать я готов, если хочешь, тебе откровенно,

Как мы погибли, и как злую смерть на себя навлекли мы.

[125]   Сватались все мы к жене Одиссея, что отбыл из дома.

В брак не желая вступить, и предлог не найдя отказаться,

Стала она замышлять нам погибель и чёрную участь.

Слушай, какую она против всех нас придумала хитрость:

Ткацкий огромный станок разместила в покоях с широкой

[130]   Тонкою тканью большой и, собрав нас затем, объявила:

"Вот что, мои женихи! Раз погиб Одиссей благородный, –

Свадьбу бы нужно пока отложить до поры, как закончу

Савана ткань эту ткать, чтобы пряжа зазря не пропала.

Старцу Лаэрту покров гробовой я хочу приготовить

[135]   Прежде, чем он попадёт в руки всеусыпляющей смерти:

Дабы не смели потом укорить меня жены ахейцев,

Что без покрова лежит тот, кто сам приобрёл очень много".

Так нам сказала она. Мы, поверив ей, все покорились.

Что же на деле? Ткала целый день она ткань ту большую,

[140]   Ночью ж, при факелах, вновь распускала, что сделала за день!

Длился три года обман, все три года мы ей доверяли.

Но на четвёртый уж год круговратный, как время настало,

Месяцев круг пролетел и последние дни завершались, –

Всё нам служанка одна, тайну знавшая эту, открыла.

[145]   Тут мы застали её сами за распусканием ткани.

Так поневоле пришлось ей работу свою всё ж закончить.

Но лишь закончила ткать, и омыла, и нам показала

Эту огромную ткань, что блестит как луна и как солнце, –

Тут Одиссея привёл демон злой непонятно откуда!

[150]   В дом он сначала пришёл к свинопасу, что около поля.

Прибыл туда ж милый сын Одиссея, подобного богу.

В чёрном он судне как раз из песчаного Пилоса прибыл.

Оба они женихам там замыслили злую погибель.

В город наш славный пришли. Только сам Одиссей прибыл после,

[155]   Первым пришёл Телемах. Так у них договорено было.

А Одиссея привёл свинопас. Тот был в драных лохмотьях,

Нищему жалкому он старику был подобен по виду,

Посох опорой служил, шёл с трудом на него опираясь.

Мог ли понять кто из нас, – даже старший и самым разумный, –

[160]   Что это был Одиссей, так нежданно вернувшийся в дом свой?

Мы оскорбляли его, и швыряли в него, что попало.

В доме своём до поры он смиренно сносил оскорбленья,

Стойко и молча терпел и удары, и грубую ругань.

Но побудил его Зевс своим разумом, эгидодержец,

[165]   И с Телемахом вдвоём они сняли со стен всё оружье,

И в кладовую снесли, там сложили, и заперли двери.

После, супруге своей посоветовал тонкую хитрость:

Лук предложить женихам с топорами седого железа,

И к состязанию нас побудить, к верной гибели нашей.

[170]   Но и сильнейший из нас не осилил могучего лука,

Не натянул тетивы. Все слабы мы для этого были.

Но когда взял Одиссей тот большой лук, слугой принесённый,

Дружно мы стали кричать всей толпой, возмущаясь, что дан был

Страннику нищему лук, хоть и сам он просил его очень.

[175]   Но Телемах за него заступился, и лук взять позволил.

Взял лук свой в руки тогда Одиссей славный, многострадальный,

Да без труда натянул, и стрела пронеслась сквозь железо.

Встал он затем на порог, рядом высыпал быстрые стрелы,

Грозно всех нас осмотрел, и сразил вмиг царя Антиноя.

[180]   После в других стал он слать метко стрелы, что стоны рождают.

И, как стояли толпой, так и падали мы друг на друга.

Поняли мы, что ему из богов кто-нибудь помогает,

Так как он в ярости нас стал преследовать в зале, гоняя,

Справа и слева разя, разбивая всем в головы медью;

[185]   Стоны поднялись кругом, пол покрылся дымящейся кровью.

Так, Агамемнон, нашли мы погибель. Ещё наши трупы

Непогребённые там все лежат, в Одиссеевом доме.

О нашей смерти ещё не узнали в домах наших милых;

Чёрную кровь с наших ран не омыли, тела не оплакав,

[190]   Не положили на одр, то – последняя почесть умершим».

 

Выслушав это, душа Агамемнона так отвечала:

 

«Счастлив, герой Лаэртид, Одиссей многомудрый и стойкий,

Так как ты выбрал жену с добродетелью очень высокой!

Доброе сердце в груди Пенелопы, она безупречна,

[195]   Старца Икария дочь, так как помнила об Одиссее,

Муже законном своём! Не погибнет в веках о ней слава!

Верность её воспоют люди смертные в песнях бессмертных,

И добродетель, и ум, и любовь Пенелопы прекрасной!

А Тиндареева дочь, что в предательстве страшном виновна, –

[200]   В смерти супруга, – она только злые слова заслужила

В песнях потомков; собой осрамила она и всех женщин,

Даже и будущих жён, даже тех, что душою невинны!»

 

Так и об этом они, и о многом другом говорили

В доме Аида царя, в мрачных страшных подземных глубинах.

 

[205]   А Одиссей той порой, город тайно покинув с друзьями,

Поля Лаэрта достиг, что прекрасно возделано было.

Поле то приобретя, Лаэрт много над ним потрудился.

Был там и дом у него, окружённый жильём для рабочих,

Где собирались рабы, чтобы вместе и есть, и работать,

[210]   Весело труд выполнять, ну а вечером сну предаваться.

С ними старуха жила, сицилийка, за городом, в поле,

Очень усердно она проявляла заботу о старце.

 

Так Одиссей тут сказал, к пастухам обратившись, и к сыну:

 

«В благоустроенный дом этот все вы теперь отправляйтесь!

[215]   Лучшую выбрав свинью, заколите немедля на завтрак.

Я же к отцу поспешу; заодно испытаю, проверив:

Сразу ли сможет узнать он меня, как увидит, или же

Он не узнает меня, так как долго в разлуке мы были».

 

Это сказав, он рабам дал свои боевые доспехи,

[220]   И те спеша в дом пошли с Телемахом. А сам Одиссей же

В сад плодоносный пошёл, там отца он надеялся встретить

И Долиона. Вошёл в сад обширный, но не обнаружил

Ни Долиона он там, ни рабов, ни сынов его, так как

Вышли из сада они собирать для садовой ограды

[225]   Ветви от тёрна, старик сам их вёл за собой по дороге.

Только отца встретил он средь широкого дивного сада.

Нежный побег молодой он окапывал. Грязный хитон был

В частых заплатах на нём; и поножи из кожи воловьей

Сшитые из лоскутов, еле голени ног защищали

[230]   От острых тёрна шипов, а защита рукам – рукавицы;

Усугубляла ещё жалкий вид козья старая шапка.

Только увидел отца Одиссей славный, многострадальный,

Старостью дряхлой совсем сокрушённого, горем и скорбью, –

Встал он под грушей большой и высокой, и горько заплакал.

[235]   Стал размышлять он тогда, как ему поступить, и что выбрать.

Прямо ль к отцу подойти, целовать, обнимать его крепко,

И сказать, что он и есть его сын, что домой он вернулся?

Или сначала про всё расспросить, испытанью подвергнув?

И, поразмыслив, решил, что полезнее всё-таки будет,

[240]   Если проверит его он сначала шутливою речью.

Так рассудив, подошёл Одиссей богоравный к Лаэрту.

Голову вниз опустив, тот окапывал стебель побега.

Близко к нему подойдя, так сказал ему сын его славный:

 

«О, старец, дивен твой сад! Знать искусен ты в деле садовом!

[245]   Всё здесь в порядке большом; и за всем тут уход и забота,

То молодой ли побег, или смоквы, оливы ли, груши,

И винограда ряды, или те огородные грядки...

Но и другое сказу, только ты без обиды послушай.

Нету заботы совсем и ухода здесь лишь за тобою;

[250]   Старость печальна твоя, грязен ты и одет неопрятно.

Вряд ли за леность твою господин о тебе не печётся.

Да и по стати ты сам на раба не похож совершенно.

Стан и осанка твоя выдают в тебе царские корни.

Больше похож ты на тех, что, омывшись и сытно наевшись,

[255]   Спят в мягком ложе своём, как и всем старикам подобает.

Ты же мне вот что скажи, ничего от меня не скрывая:

Кто у тебя господин? И о чьём ты заботишься саде?

Также ещё мне скажи откровенно, чтоб истину знал я:

Верно ли то, что попал на Итаку я, как и сказал мне

[260]   Кто-то из здешних людей, повстречавший меня на дороге?

Но неприветлив он был, и со мной говорить не хотел он,

И на вопросы мои не ответил. А я лишь о госте,

Принятом мною давно, стал расспрашивать. Жив ли ещё он,

Или скончался давно и отправился в царство Аида?..

[265]   Вот что хотел я узнать... Ты послушай, и вникни в рассказ мой.

Некогда в доме своём принимал я как милого друга,

Мужа, что прибыл в наш край. И никто из гостей чужеземных,

Что были в доме моём, не был мне того мужа милее.

С гордостью он говорил, что он родом с Итаки скалистой,

[270]   Гордо назвал он отцом своим Аркесиа́да Лаэрта!

Сам Одиссея тогда в дом привёл я и принял радушно,

Щедро его угощал, так как много имел я запасов.

Щедрых даров гостю дал на прощание, как подобает:

Золота дал я ему семь талантов в изделиях дивных,

[275]   Серебролитую дал чашу тонкой искусной работы,

Дюжину тёплых плащей, столько ж дал и ковров драгоценных,

Столько же белых одежд, столько ж тонких и лёгких хитонов;

Кроме того, дал рабынь, рукодельных искусных, четыре,

Юных и дивных красой, тех, которых он сам себе выбрал».

 

[280]   Слёзы роняя из глаз, так отец отвечал Одиссею:

 

«Странник, ты прибыл в тот край, о котором спросил, это верно.

Вот только власть тут давно у людей нечестивых и дерзких.

Видно, напрасно даров ты так много истратил, отдав их.

Если бы дома застал гостя милого ты, на Итаке,

[285]   Он бы ответно тебя отдарил дорогими дарами,

Пир бы воздвиг в честь тебя, как и принято между гостями.

Вот что, однако, скажи, ничего от меня не скрывая:

Сколько уж минуло лет с той поры, как его угощал ты

В доме своём, моего злополучного бедного сына?

[290]   Нет уж его много лет! Может быть, далеко от отчизны

Рыбами съеден давно в бездне моря он, или на суше

Пищей он стал для зверей и для птиц… Не оплакан остался

Матерью он и отцом… не омыт, не одет, не схоронен…

Также супруга его, Пенелопа, с богатым приданым,

[295]   К мужу на смертном одре уж не сможет припасть, чтоб оплакать,

Глаз не закроет ему, не окажет умершему чести.

Вот что ещё мне скажи откровенно, чтоб истину знал я:

Кто ты? Родители кто? Из какого ты города родом?

Где тот корабль, что привёз и тебя, и твоих богоравных

[300]   Спутников? Или ты сам на чужом корабле, как попутчик,

Прибыл сюда, а корабль отбыл прочь, здесь тебя лишь оставив?»

 

Так тут на это ему отвечал Одиссей многомудрый:

 

«Если ты хочешь, тебе я отвечу вполне откровенно:

Из Алибанта мой род; всем известен там дом мой богатый.

[305]   Полипемо́нид Афейд мой отец, той страны повелитель.

Имя моё – Епери́т. Сбил с пути меня демон какой-то,

Вот и попал я сюда из Сикании против желанья.

А свой корабль далеко я отсюда причалил, у поля.

Кстати, уже пятый год, как отплыл Одиссей, друг несчастный,

[310]   После того, как гостил у меня он, в отечестве нашем.

Птицы сулили ему добрый путь, так как справа летели.

Радуясь знаменью, я проводил его с радостным сердцем.

Радостно отбыл и сам. Оба с ним мы надежды питали

Видеться часто в гостях, и подарками тешить друг друга».

 

[315]   Так он сказал. И того чёрной скорби окутала туча.

Полные горсти Лаэрт почерпнул тогда пепла и праха,

И седину головы осыпа́л со стенанием горьким.

Вздрогнуло сердце в груди, и волнение дух охватило

Сына, когда в скорби он вдруг увидел отца дорогого.

[320]   Бросился тут он к нему, и обнял, и, целуя, воскликнул:

 

«Это же я! О, отец! Я твой сын! Тот, которого ждёшь ты!

Я на двадцатом году возвратился в отцовскую землю.

Но, я прошу, ты пока воздержись от рыданий и стонов.

Должен узнать ты о том, что сейчас мы должны торопиться,

[325]   Так как вчера перебил я ведь всех женихов в нашем доме.

Так за бесчинства я им отомстил, и за злые дела их».

 

Так он сказал. А Лаэрт изумлённый так сыну ответил:

 

«Если действительно ты милый сын Одиссей, что вернулся, –

Верный мне признак какой покажи, чтобы я убедился».

 

[330]   Так тут на это ему отвечал Одиссей многомудрый:

 

«Вот же мой старый рубец, на него погляди ты вначале.

Мне на Парнасе нанёс эту рану кабан белоклыкий.

Высокочтимая мать и ты сам меня в гости послали

К Автоликону, к отцу моей матери милой. Ведь нас он

[335]    Здесь навещая, сулил мне даров много дать, как приеду.

Также деревья могу, если хочешь, назвать те, что сам ты

Мне подарил здесь, в саду, в пору ту, когда был я ребёнком

И, за тобой по пятам поспевая, просил, чтоб названья

Их мне сказал ты, и ты говорил мне о каждом подробно.

[340]   Груш мне тринадцать тогда подарил ты, ещё десять яблонь,

Сорок смоковниц ещё. И рядов виноградных сулил ты

Дать пятьдесят мне ещё, круглый год сочный плод приносящих.

Вижу, свисают вокруг всех сортов виноградные гроздья

Тяжкие; видно сам Зевс ниспослал им прекрасной погоды».

 

[345]   Так он сказал. У того задрожали колени и сердце.

Признаки все он узнал, что ему Одиссей перечислил.

Милого сына едва лишь обняв, потерял он сознанье.

Тут же его подхватил Одиссей славный, многострадальный.

Вдруг он очнулся. И вмиг в сердце дух его сильный воспрянул.

[350]   Сыну тогда в свой черёд он сказал, возвышая свой голос:

 

«Зевс, наш отец! Видно, есть ещё боги вдали, на Олимпе,

Если за наглость они, и за зло женихам отомстили.

Только страшусь я теперь, что из города скоро прибудут

Все итакийцы сюда, лишь узнают они об убийстве;

[355]   И разошлют эту весть вмиг по всем городам кефалленским».

 

Так тут на это ему отвечал Одиссей многомудрый:

 

«О, будь спокоен! О том ты теперь не тревожься нисколько.

Лучше пойдем-ка в твой дом, он ведь тут, недалёко от сада.

Я Телемаха туда с волопасом и со свинопасом

[360]   Раньше ещё отослал, чтобы быстро сготовили завтрак».

 

Так он сказал. И пошли они оба к красивому дому.

Вскоре и в дом уж пришли населённый, удобный для жизни;

Там Телемаха нашли с волопасом и со свинопасом.

Резали мясо они, и водою вино разбавляли.

 

[365]   Старца Лаэрта тогда достославного в дивной купальне

Вымыла чисто раба сицилийка, и маслом натёрла.

После одела его и плащом ему плечи покрыла.

Тайно Афина к нему подошла, ростом сделала выше;

Пастырь народа, он стал и полнее, и крепче по виду.

[370]   Вышел из ванны таким, что ему милый сын удивился.

Видом и статью отец был подобен бессмертному богу.

Сын, поглядев на отца, ему бросил крылатое слово:

 

«О, мой отец, из богов олимпийских какой-то, как видно,

Сделал и выше твой стан, и наружность полнее, и крепче!»

 

[375]   Мудрый Лаэрт отвечал Одиссею такими словами:

 

«Если бы, – о, Зевс отец, Аполлон и Афина Паллада! –

Был я таким, как тогда, когда взял Нерик я, крепкий город

У взморья материка. Кефалленскую рать предводил я.

Если б явился таким я вчера пред тобой в нашем доме,

[380]   И боевые имел я доспехи с оружием, – я бы

Вместе с тобой женихов сокрушил бы, сломив им колени,

Многим там, в зале пиров; и тебя бы порадовал этим!»

 

Так говорили они, обращаясь друг к другу взаимно.

Вот уж обильный обед был готов, и на стол всё накрыто.

[385]   Сели порядком тогда все за стол, заняв кресла и стулья,

Чтобы к еде приступить. В это время, вернувшись с работы,

Старый пришёл Долион, и за ним сыновья его следом.

Труд утомил их весьма. Вышла, чтоб их позвать, сицилийка,

Старая мать; сыновей воспитала она, и о старце

[390]   Тоже усердно пеклась, так как старость взяла его силы.

Те, лишь увидев едва Одиссея, немедля узнали,

Встали на месте они, изумляясь, не зная, что думать.

Ласково к ним Одиссей обратился тогда; так сказал он:

 

«Старец, садись-ка за стол вместе с нами! И брось удивляться!

[395]   Мы уж давно тут сидим; все к еде приступить уже жаждут

В доме добротном, и лишь ждём, когда вы придёте с работы».

 

Так он сказал. Долион подбежал к Одиссею, взял руку

У господина и стал целовать её с радостью нежной.

И, обратившись к нему, устремил он крылатое слово:

 

[400]   «О, милый друг, наконец, ты вернулся! Мы так тебя ждали!

И уж отчаялись ждать. Но тебя привели сами боги!

Радости много тебе и здоровья! И пусть бог даст счастья!

Вот что, однако, скажи, чтобы мог я всю истину ведать:

Про возвращенье твоё Пенелопа разумная знает?

[405]   Ей сообщили уже, или вестника нужно послать нам?»

 

Так тут на это ему отвечал Одиссей многомудрый:

 

«Старец, всё знает она. Так что ты не заботься об этом».

 

Так он сказал. Долион в гладком кресле тогда разместился.

Вслед за отцом сыновья подошли, окружив Одиссея,

[410]   Крепкие руки его пожимали с приветственным словом,

И по порядку с отцом, с Долионом, все рядом садились.

После и дружеский пир наступил в славном доме Лаэрта.

 

Слух между тем пролетел по всем улицам города; быстро

Вести про страшную смерть женихов разнеслись, про их участь.

[415]   Слыша такое, народ отовсюду толпой собирался,

Вопли и стоны подняв, перед домом царя Одиссея.

Вынесли трупы. Затем, местных их же родня схоронила;

Ну а не местных домой в города их, к родным разослали,

Трупы сложив на суда, поручив морякам развезти их.

[420]   После на площадь пошёл весь народ со скорбящей душою.

Как только все собрались, и собрание сделалось полным,

Встал перед всеми Евпейт, чтоб сказать своё слово народу.

Сердцем о сыне своём, Антиное, скорбел он безмерно,

Что первой жертвою пал от божественного Одиссея.

[425]   Плача о сыне, он так обратился к народу, скорбящий:

 

«Дру́ги! Великое зло этот муж причинил нам, ахейцам!

Много увёл на войну славных он горожан с кораблями,

Но погубил и суда глуботрюмные он, и всё войско!

А возвратившись домой, он знатнейших убил кефалленцев!

[430]   Прежде, чем в Пилос теперь убежать он отсюда успеет,

Или к эпейцам лихим, в их священную землю Элиды, –

Выступим все на него! А иначе позор нам навеки!

Мы обесчестим себя и в потомках, когда те узнают,

Что мы за ближних своих, за убитых сынов не вступились,

[435]   Не отмстили за них. Жизнь тогда бы мне стала не в радость.

Лучше тогда умереть, быть с родными убитыми рядом!

Выступим все, прежде, чем переправится он через море!»

 

Плача, он так говорил, состраданье вызвав в ахейцах.

Близко тогда подошли и Медонт, и певец дивный Фемий.

[440]   Оба покинули дом Одиссея, как только проснулись.

Встали они средь толпы. Видя их, все пришли в изумленье.

Слово тогда взял Медонт благомыслящий, так говорил он:

 

«Слушайте, что я скажу, итакийцы! Поверьте, не против

Воли бессмертных богов Одиссей совершил это дело!

[445]   Видел я сам, как один из богов подошёл к Одиссею,

Ментора образ приняв, появившись совсем ниоткуда.

Бог тот бессмертный то был впереди Одиссея, отвагой

Сердце его наполнял, то в толпу женихов вносил ужас,

Вихрем по залу носясь, и валились они друг на друга».

 

[450]   Так он сказал. Всех вокруг в тот же миг охватил бледный ужас.

Старец, герой Алиферс Масторид тут ко всем обратился.

Он лишь один среди них видел прошлое с будущим вместе.

Мудростей полон благих, так к собранию он обратился:

 

«Слушайте, что я скажу, итакийцы! И слову поверьте!

[455]   Все ваши беды, друзья, лишь по вашей вине приключились.

Слушать не стали меня вы и Ментора, пастыря войска,

Вас убеждали когда мы унять сыновей безрассудство,

Так как по глупости те беззаконное дело творили,

Дом разоряя чужой и бесчестя чужую супругу

[460]   Славного мужа, твердя, что домой он уже не вернётся!

Пусть же всё будет, как есть! И послушайте то, что скажу я:

Дома останьтесь, чтоб бед на себя не навлечь вам и худших!»

 

Так он сказал. Громкий крик, с мест вскочив, тут подняли ахейцы,

Большая часть их, не все, меньшинство оставалось на месте.

[465]   Но большинству речь его не понравилась; вслед за Евпейтом

Люди решили идти, и все бросились вооружаться.

Вскоре покрылись они боевою сверкающей медью,

Снова собрались толпой, вместе вышли за город широкий.

Всех их Евпейт предводил, за собой в глупость их увлекая.

[470]   Думал, за сына он так отмстит. Но домой возвратиться

Рок не назначил ему: смерть ждала; так судьба посмеялась.

 

Дева Афина тогда обратилась к Крониону Зевсу:

 

«О, Зевс Кронид, наш отец, величайший из всех властелинов!

Дай мне ответ на вопрос: что теперь ты в уме замышляешь?

[475]   Хочешь ты злую войну и свирепые битвы продолжить,

Или же мир учредить между той и другой стороною?»

 

Так ей ответил на то мощный Зевс, грозных туч собиратель:

 

«Дочь моя, странно, что ты вдруг об этом расспрашивать стала.

Ты ведь решила сама, и сама так задумала, чтобы

[480]   Всем отомстил Одиссей многославный, вернувшись в отчизну?

Делай, как хочешь сама. Я скажу лишь, как было бы лучше.

Так как уже отмстил женихам Одиссей богоравный,

Верности клятву ему, как царю, все дадут пусть, навеки!

Ну а мы смерть братьев их, сыновей их покроем забвеньем.

[485]   Пусть, как и прежде, любовь между ним и народом воспрянет,

Чтобы и мир, и покой, и достаток здесь были, как прежде!»

 

Так он сказал. Сделать то ещё прежде хотела Афина.

Быстро она понеслась вниз с великих вершин Олимпийских.

 

В доме, когда все едой, услаждающей душу, наелись,

[490]   Так всем сказал Одиссей многославный и многострадальный:

 

«Пусть выйдет кто, поглядит, не идут ли противники наши?»

 

Так лишь сказал, и один из сынов молодых Долиона

Вышел взглянуть за порог, и увидел толпу уже близко.

Громко он крикнул тогда Одиссею крылатое слово:

 

[495]   «Здесь уже, близко они! Поспешите все вооружиться!»

 

Так он сказал. Все скорей с мест вскочив, быстро вооружились.

Четверо встали вокруг Одиссея, и шесть Долиона

Славных сынов, и Лаэрт с Долионом оружие взяли,

Оба седые уже, ополченцы невольные оба.

[500]   После того, как они все оделись сверкающей медью,

Вышли все, дверь распахнув, на порог, во главе Одиссеем.

 

Близко тогда подошла Зевса дочь к ним, богиня Афина,

Ментора образ приняв, с ним похожая видом и речью.

Радость при виде её испытал Одиссей многостойкий.

[505]   Так он воскликнул тогда Телемаху, любимому сыну:

 

«О, Телемах, ты сейчас сам увидишь, вступив в эту битву,

Рядом с мужами в бою, где решается, чьё превосходство,

Что не срамишь ты отцов славный род, потому что и прежде

Силой и мужеством мы на земле среди прочих блистали!»

 

[510]   Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

 

«Милый отец, ты и сам, если хочешь в душе, то увидишь:

Не посрамлю я наш род, славный род на земле, как сказал ты!»

 

Так он сказал. И Лаэрт, то услышав, на радости вскрикнул:

 

«Милые боги! Дожил, наконец, до счастливого дня я!

[515]   Рад я, что сын мой и внук вместе спорят о доблести бранной!»

 

Так тут сказала ему светлоокая дева Афина:

 

«Аркесиад, среди всех ты товарищей более мил мне!

Зевса отца и его светлоокую дочь призвав в помощь,

Быстро с размаха метни ты копьё длиннотенное, с силой!»

 

[520]   Это сказав лишь, в него много силы вдохнула Афина.

 

Наскоро дочери он помолился великого Зевса,

Быстро с размаха метнул тут копьё длиннотенное с силой.

Тут же Евпейту пробил он копьём его шлем меднощёчный:

Не задержал шлем копья, меди жало насквозь пролетело.

[525]   Грохнулся наземь Евпейт, и доспехи его загремели.

 

Тут на передних напал Одиссей со своим славным сыном.

Стали мечами они, и двуострыми копьями бить их.

И перебили бы всех, тем лишив их домой возвращенья,

Если б Афина тогда, дочь эгидодержавного Зевса,

[530]   Громко не крикнула всем, и людей не сдержала, явившись:

 

«Стойте! Уймите вражду эту тяжкую вы, итакийцы!

Крови не лейте своей и немедленно все разойдитесь!»

 

Так закричала она. Бледный страх охватил всех мгновенно,

В страхе на землю из рук их оружие выпало тут же,

[535]   Сами попадали все, поражённые криком богини.

Тут же все в город назад устремились, от смерти спасаясь.

 

Грозно крича, Одиссей многославный и многострадальный

Стал их, преследуя, бить, как орёл, что в горах обитает.

 

Молнию с неба Кронид тут метнул, полыхнувшую ярко,

[540]   Перед Афиной вонзив, светлоокой, могучеотцовной.

И Одиссею тогда светлоокая дева сказала:

 

«Зевсом рождённый герой, Лаэртид Одиссей хитроумный!

Остановись! Воздержись ты от битвы совсем, и от спора,

Чтобы не вызвал ты гнев дальновидного Зевса Кронида!»

 

[545]   Так лишь сказала она, – покорился он с радостным сердцем.

 

После с обеих сторон клятвой мирный союз утвердила

Прочный Афина тогда, дочь эгидодержавного Зевса,

Ментора образ приняв, с ним похожая видом и речью.