Так, отвечая ему, говорил Одиссей многоумный:

 

«Царь Алкиной, среди всех феакийцев славнейших славнейший!

Сладко мне слушать певца песни дивные, очень приятно,

В этом искусстве певец вдохновенный подобен бессмертным!

[5]     Вот что скажу я ещё: ничего нет приятней, чем видеть,

Как государстве народ в доброй радости весь пребывает,

Как все пируют в домах, сладкозвучные слушая песни,

Как гости рядом сидят за столами по чину; столы же –

Хлебом и мясом полны, и вином; как из чаши по кубкам

[10]    Льёт виночерпий вино и разносит, гостей угощая!

Думаю, что для души ничто нет прекрасней, чем это!

Но от меня хочешь ты о страданьях моих здесь услышать,

Чтобы сильнее ещё моё сердце наполнилось плачем…

Ладно. С чего же начать? Чем продолжить рассказ? Чем закончить?

[15]    Множество всяческих бед боги мне Ураниды послали.

Прежде, однако, назвать нужно имя своё вам, чтоб знали,

Как обращаться ко мне, пока час я не встретил последний,

И пока я – милый гость среди вас, издалёка прибывший.

 

Я – Одиссей Лаэртид, что на разные хитрости славен

[20]    Больше, чем кто из людей. До небес моя слава доходит!

В солнцеобильной живу я Итаке, что с моря заметна

Издали, так как гора там Нерит есть, покрытая лесом.

Много вокруг и других островов, что лежат недалёко:

Зам есть, Дулихий, Закинф, весь обильно покрытый лесами.

[25]    Мой – ниже всех и лежит в море западней он, ближе к мраку:

Прочие ж – ближе к заре светлой, утренней, к яркому солнцу.

Почва Итаки бедна, но растит крепких юношей славных.

Я же нигде не встречал стран прекраснее милой Итаки!

Тщетно Калипсо меня в заключении долгом держала

[30]    И убеждала, чтоб стал для неё я любимым супругом;

Тщетно пыталась меня удержать чародейка Цирцея,

Эи царица, чтоб я также стал для неё милым мужем.

Хитрою лестью они сердце мне не опутали всё же.

Сладостней нет ничего, чем отчизна и близкие люди,

[35]    Даже когда мы живём и богато, и доме роскошном,

Но на чужой стороне, далеко от родных и любимых.

 

Что ж, если хочешь, то я расскажу о том странствии трудном,

Что предназначил мне Зевс, когда я возвращался из Трои.

 

Бурей от стен унесло Илионских нас в землю киконов,

[40]    К граду Исмару: его я разрушил; всех там предал смерти.

В плен много взяли мы дев, и немало различных сокровищ.

Стали добычу делить, чтоб никто не остался без доли.

Я же советовал всем, чтоб с добычей своею оттуда

Нам удалиться скорей: но совет мой отвергли безумцы.

[45]    Стали они пировать возле брега шумного моря,

Резали много быков криворогих и жирных баранов.

Ну а киконы меж тем, что спаслись, убежав из Исмара,

Многих киконов других, по соседству живущих, собрали,

Сильных и бо́льших числом, материк населявших, привыкших

[50]    В битвы вступать на конях, также в пешем строю, если нужно.

Утром их столько пришло, сколько листьев в лесу, или сколько

Вешних цветов на лугах. Вот тогда осознал из нас каждый

Злую судьбу, осознал сколько бедствий нам Зевс приготовил.

Страшный тут бой закипел возле наших судов быстроходных:

[55]    Яростно стали метать медноострые копья друг в друга.

С ранней зари и пока ясный день разгорался священный,

Стойко держались мы там, много бо́льшую рать отбивая.

Но, только солнце к поре, как волов распрягают, склонилось,

В бег обратили тогда нас, ахейцев, киконы, осилив.

[60]    С каждого судна по шесть крепконогих друзей потерял я.

Но остальным удалось убежать от судьбы и от смерти.

 

Дальше мы двинулись в путь, о погибших друзьях сокрушаясь,

Всё же и радуясь, что сами смерти жестокой избегли.

Но не отвёл кораблей, с двух сторон закруглённых, я в море,

[65]    Трижды пока мы с кормы не позвали товарищей наших,

Тех, что погибли в бою, пав от рук беспощадных киконов.

 

Туч собиратель бог Зевс тут послал буреносца Борея,

Страшно ревущего, к нам. Тот, примчав, скрыл под тучами тут же

Море и землю. И ночь смоляная с небес опустилась.

[70]    Мчались, качаясь, суда, в толщу волн погружаясь носами;

Буря рвала́ паруса, втрое, вчетверо их разрывая.

Мы, опасаясь беды, сняли их и, свернув, уложили.

Сами ж за вёсла взяли́сь, стали к ближнему берегу править.

Там двое суток подряд провели мы в бездействии скучном,

[75]    Дух изнуряя себе от усталости тяжкой печалью.

 

Вот третий день привела за собой дивнокосая Эос.

Мачты поставив, подняв паруса, в кораблях мы расселись,

И понесли нас они, повинуясь и ветру, и кормчим.

И невредимо бы тут в землю наших отцов мы вернулись,

[80]    Но вновь Борей налетел, когда мы огибали Малею,

Бурей он, сильной волной нас унёс, отдалив от Киферы.

 

Девять бушующих дней в море рыбообильном несла нас

Буря, швыряя в волнах. В день десятый пригнали нас ветры

В край лотофагов, они только пищей цветочной питались.

[85]    Выйдя на берег, водой свежей мы запаслись питьевою,

Сели обедать потом возле наших судов быстроходных.

После того как едой и питьём голод все утолили,

Спутникам верным тогда приказал я пойти и разведать,

Что же за племя мужей хлебоедных живёт в этом крае.

[90]    Выбрал я двух из бойцов, третьим вестника с ними отправил.

Тотчас пошли они в путь, вскоре мирных нашли лотофагов.

Нашим посланникам те сделать зло и не думали даже;

Ласково приняли их и отведать им лотоса дали.

Но лишь отведал кто плод медосладкого лотоса, тот уж

[95]    Ни возвратиться назад, ни куда-то уйти не захочет;

Будет одно лишь желать: чтоб среди лотофагов остаться,

Лотос медвяный вкушать и не думать о милой отчизне.

Силою, плачущих, их мы обратно к судам притащили,

И к корабельным скамьям крепко их привязать приказал я.

[100]   Верным товарищам всем остальным я велел, чтобы тут же

На корабли поднялись быстроходные, чтобы никто уж,

Лотоса больше не ел, и от родины чтоб не отрёкся.

Все на суда поднялись, по скамьям разместились у вёсел

Друг возле друга, и вот, разом вспенили вёслами волны.

 

[105]   Дальше отправились мы. Наши души терзались печалью.

Вскоре пришли мы к земле дерзко-наглых преступных циклопов.

Там беззаботно они, всё имея, живут под защитой

Сильных богов, ни садов не сажают, не пашут, не сеют.

Щедро земля там сама плодородная даст им, что нужно:

[110]   Рожь, и пшено, и ячмень; винограда тяжёлые грозди

Часты на лозах висят, Зевс их вволю питает дождями.

Нет ни советов у них, ни народных собраний общинных;

В тёмных пещерах они между горных вершин обитают.

Каждый там правит женой и детьми, безотчётно, как хочет,

[115]   Зная себя одного, о других не заботясь взаимно.

 

Остров там есть небольшой в стороне, с тихим длинным заливом.

Он от циклопов земли, не далёк, но не так уж и близок.

Лесом покрыт он, и коз там великое множество диких.

Их не тревожил ещё никогда звук шагов человека,

[120]   И никогда не бывал там охотник, что бродит лесами,

С тяжким трудом до вершин поднимается горных за зверем.

Стад там никто не пасёт, плуг земли никогда не касался,

Так как там нету людей, нет ни пахоты там и ни сева.

Блеющих коз лишь одних там земля плодоносная кормит,

[125]   Так как циклопы ещё кораблей краснощёких не знают;

Нет корабелов у них, чтоб искусством владели постройки

Палубокрепких судов, бороздящих морские просторы

И заходящих в порты разных стран. Люди так поступают,

Чтобы с другими людьми через дали морские общаться.

[130]   Дикий тот остров, трудясь, превратить можно б было в цветущий:

Он плодороден весьма, всё там пышно рождается к сроку.

К морю выходят луга плодородные, мягко-густые,

Влажные: пышно бы цвёл виноград там на ло́зах упругих.

Есть там для пашен поля, что ровны и обильно рожают,

[135]   Жирная почва могла б там давать богатейшую жатву.

Бухта удобная есть, там в причале нужды даже нету:

Якорь не нужно бросать, и канатом привязывать судно.

Может корабль простоять на воде возле суши так долго,

Сколько решит мореход, ожидая попутного ветра.

[140]   В бухте там, в самом конце, из пещеры бежит прямо к морю

Светлый источник в тени тополей чёрных, пышно растущих.

В бухту мы эту вошли на своих кораблях тёмной ночью.

Нам благодетельный бог в том помог, остров было не видно:

Влажный туман окружал корабли, и с высокого неба

[145]   Нам не светила луна, её тучи скрывали густые.

Остров увидеть никак не могли мы во мраке той ночи.

Также не видели мы шумных волн, что бежали на сушу.

И лишь когда корабли наши врезались в брег пологий, –

Землю почувствовав, мы паруса поскорее свернули.

[150]   Вышли на берег тогда мы под говор ночного прибоя,

И власти сна предались в ожидании Эос прекрасной.

 

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Остров пустынный мы весь обошли, удивляясь немало.

Дочери Зевса царя и эгидодержателя – нимфы

[155]   Коз с гор пригнали для нас, чтобы стали они нашей пищей.

Луки тугие тогда, длинно-острые лёгкие копья

Взяли мы на кораблях, разделились затем на три группы,

Стали охотиться. Бог наградил нас богатой добычей.

Было двенадцать со мной кораблей и на каждый досталось

[160]   Девять по жребию коз. И лишь я отобрал себе десять.

Ну а потом целый день, пока солнце не село, мы дружно

Мясом прекрасным, вином сладким вволю себя утешали.

Ведь на моих кораблях красных пенистых вин было много.

Много вина в корабли погрузили мы в амфорах крепких,

[165]   Город киконов когда разгромили священный и дивный.

С острова видели мы близко землю циклопов. Оттуда

Дым долетал, голоса их самих, крики коз и баранов.

Солнце совсем уж зашло, потемнело и ночь наступила.

Спать разместились тогда мы под песню ночного прибоя.

 

[170]   Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Верных товарищей я всех созвал на совет и сказал им:

 

«Верные дру́ги мои, здесь пока вы меня ожидайте!

Я ж на своём корабле и с дружиной своею отправлюсь

Выведать, что за народ там живёт, и какие там люди:

[175]   Наглые, злые они, и живут без законов и правды,

Или они чтят гостей и добры, и богов почитают?»

 

Так я сказал и взошёл на корабль, и друзьям повелел я,

Чтоб на корабль все взошли и причальный канат отвязали.

Все на корабль подняли́сь, по скамьям разместились у вёсел

[180]   Друг возле друга, и вот, разом вспенили вёслами волны.

Быстро корабль нас принёс к тому берегу близкому; там мы

С края пещеру нашли возле моря в горе́, что покрыта

Деревом лавра кругом. В той пещере большой собиралось

Много и коз, и овец на ночёвку. Вокруг был построен

[185]   Двор из огромных камней неотёсанных, плотно лежащих

Между дубов вековых, стройных сосен – надёжной стеною.

Жил в той пещере один только муж исполинского роста.

Пас он свой скот вдалеке от других и ни с кем не общался,

Был нелюдим и свиреп, и не знал никакого закона.

[190]   Видом огромным своим был чудовищен, в страх приводил он,

Был с человеком не схож хлебоедным; казался вершиной,

Лесом заросшей горы, над другими поднявшейся грозно.

 

Спутникам верным моим я велел остаться у моря,

Быстрый корабль сторожить возле берега, быть наготове.

[195]   Выбрав двенадцать из них самых смелых и самых надёжных,

С ними пошёл я. С собой мех вина тёмно-красного взяли,

Сладкого. Дал нам его сын Еванфа Марон, из Исмара,

Жрец Аполлона, Исмар охранявшего. Дал жрец его нам

В дар благодарный за то, что его и жену его с сыном,

[200]   Сан уважая жреца, пощадили мы. Жил он у града,

В роще тенистой густой Аполлона. В дар много он дал мне:

Золота он мне поднёс семь талантов в изделиях дивных,

Серебролитую дал чашу тонкой искусной работы,

Также двенадцать налил полных амфор больших с драгоценным,

[205]   Крепким и сладким вином: то – напиток богов! О вине том

В доме не ведал никто из рабов и рабынь, из домашних,

Кроме него самого да супруги, да ключницы верной.

Если захочет вдруг кто насладиться вином этим красным

Сладким как мёд, и нальёт в чашу меру вина лишь, разбавив

[210]   Чистой водой в двадцать мер, всё ж божественный запах напитка

Будет столь чуден: никто от питья воздержаться не сможет.

Взял я с собой мех большой с тем вином, взял и пищи припасы.

Храброе сердце моё предвещало мне встречу с огромным

С мужем свирепым и злым, и чудовищно сильным, и страшным,

[215]   Диким по нравам своим, без законов и правды живущим.

 

Быстро в пещеру влетев, мы внутри не застали циклопа.

Жирных баранов и коз пас циклоп на лугу недалёко.

В тёмной пещере большой мы тогда всё осматривать стали.

Много в корзинах сыров там лежало. В отдельных загонах

[220]   Толпы теснились козлят и ягнят, все по возрастам разным:

Старших со старшими он разместил, а со средними – средних,

С младшими – младших. Кругом были чаши полны простокваши,

Вёдра, подойники там уж готовые к дойке стояли.

Спутники стали меня убеждать, чтоб, запасшись сырами,

[225]   Дольше не медлили мы в этой страшной пещере, и, быстро

Выгнав козлят и ягнят из загонов, погнать их скорее

На быстроходный корабль, и отчалить в солёное море.

Я не послушался их, хоть послушаться было бы лучше.

Видеть его я хотел, чтоб как гостю он дал мне подарок.

[230]   Наша задержка, увы, для друзей моих стала не в радость.

 

Яркий костёр разведя, совершили мы жертву бессмертным.

Сыром свой голод затем утолив, стали ждать мы в пещере,

Скоро ли явится он, и пригонит сюда своё стадо.

С ношей огромною дров, чтобы ужин сготовить, пришёл он.

[235]   С грохотом страшным дрова он в пещере свалил возле входа.

Страхом объятые, мы в дальний угол пещеры укрылись.

Тучное стадо своё подогнал он ко входу в пещеру,

Маток впустил он вовнутрь, чтоб доить, отделив от самцов их,

Тех же снаружи одних он оставил в ограде дворовой.

[240]   После он камень поднял преогромный, чтоб вход заградить им.

Камень такой на возах двадцати двух четырёхколёсных

Крепких и то не сорвать даже с места: скале он подобен.

Он же легко подхватил и закрыл той скалой вход в пещеру.

После уж коз и овец сел доить надлежащим порядком.

[245]   Кончив доить, сосунков подложил он под каждую матку.

Взял половину затем молока и поставил закиснуть,

Чтобы для сыра оно загустело в плетёных корзинах.

Всё ж остальное разлил молоко по сосудам, чтоб после

Мог при желании пить, и за ужином было что выпить.

[250]   Вот он работу свою с торопливым старанием кончил,

Яркий костёр разложил. Тут, увидев нас, грозно спросил он:

 

«О, чужестранцы, вы кто?! И откуда привёл водный путь вас?

Дело какое у вас, или носитесь в море без дела,

Всюду добычу ища, как разбойники, вольно скитаясь,

[255]   Жизнью играя своей, а другим принося только беды?»

 

Так он спросил нас. И тут сердце каждого замерло в страхе.

В трепет нас ввергли его страшный голос и рост исполинский.

Но, одолев в сердце страх, так ему на вопрос отвечал я:

 

«Все мы ахейцы. Плывём мы от Трои далёкой. Сюда же

[260]   Бурею нас занесло по волнам беспредельного моря.

В милую землю отцов мы плывём, только сбились с дороги.

Видимо, так суждено нам по воле могучего Зевса.

Воины мы, а наш вождь Агамемнон Атрид, тем горды мы,

Так как до самых небес громкой славой теперь он покрылся,

[265]   Город великий разбив и бессчётных врагов изничтожив!

Здесь оказавшись, к твоим припадаем коленям и молим:

Ты нас радушно прими, как гостей, и, быть может, на память

Даш нам подарок какой, – то в обычае добрых хозяев.

Тем ты уважишь богов, о, великий! Мы молим защиты.

[270]   Зевс – покровитель для всех о защите моля́щих скитальцев;

Гостеприимен всегда! За гостей же отверженных мстит он».

 

Так я сказал. И тотча́с он ответил мне в гневе жестоком:

 

«Глуп же ты, гость! Или ты к нам сюда издалёка явился,

Если решил, что богов буду я уважать и бояться!

[275]   Нет нам, циклопам, нужды в боге Зевсе эгидодержавном,

В прочих блаженных богах тоже нет! Мы сильней их и лучше!

Не испугает меня Зевса гнев, и пощады не будет

Ни для тебя, ни для всех остальных, если так захочу я!

Ты же мне вот что скажи: где корабль, на котором пришли вы?

[280]   Близко ль, далёко стоит он отсюда? Я знать это должен».

 

Так он выпытывать стал. Только опыт велел мне скрыть правду,

Хитрость тогда применив, на вопрос я ответил неправдой:

 

«Судно разрушил моё Посейдон, сотрясающий землю,

Бросив у вашей земли на прибрежные острые скалы,

[285]   С мысом столкнув: он сюда сильной бурей пригнал его с моря.

Только немногим со мной удалось избежать страшной смерти».

 

Так я сказал. Ничего не ответил он. Злобно взглянул лишь,

Быстро вскочил, словно зверь, протянул к нам огромные руки,

Сразу двоих ухватил, как щенят, и ударил о землю,

[290]   Головы им расколов и мозги по пещере разбрызгав.

После он их разрубил на куски и пожарил на ужин;

И, жадно, будто бы лев, что в горах, всё сожрал без остатков,

Мясо и внутренность съел, и мозгами богатые кости.

 

Горько рыдали мы все, к Зевсу руки тянули в молитвах,

[295]   Глядя на ужас такой; охватило отчаянье души.

 

Ну а циклоп, как набил своё брюхо огромное вдоволь

Мясом людским, да запил молоком свежим страшный свой ужин,

Тут же, меж коз и овец растянувшись, уснул беззаботно.

 

Сердце отважное тут побудило меня на поступок:

[300]   Острый свой меч обнажив, подойти к нему, мстящею медью

Тело в том месте пронзить, где под грудью находится печень.

Руку к мечу я уже потянул, но спасла мысль иная:

После него здесь и нас неизбежно настигла бы гибель!

Мы и все вместе никак не смогли бы от входа пещеры

[305]   Камень огромнейший тот отодвинуть своими руками.

 

В горьких стенаниях мы дожидались божественной Эос.

 

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Встал и огонь он развёл, подоил своё тучное стадо.

Кончив доить, сосунков подложил он под каждую матку.

[310]   Только работу свою с торопливым старанием кончил,

Снова схватил двух из нас и, зажарив, позавтракал ими.

 

Съев их, он встал и погнал стадо шумное вон из пещеры,

Мощной рукою легко глыбу страшную сдвинув от входа;

После вход сразу закрыл: так легко, как колчан запер крышкой.

[315]   С криком и свистом погнал в горы он своё тучное стадо.

 

В тёмной пещере я стал размышлять и выдумывать средство,

Как бы врагу отомстить; и Афину просил в том помочь мне.

Лучшим по замыслу мне показалось такое решенье:

Там возле хлева была пребольшая дубина циклопа:

[320]   Свежий оливковый ствол, что срубил он и сохнуть оставил,

Срезав все ветви; чтоб с ней он ходил. Нам она показалась

Схожею с мачтой судов чёрных двадцативёсельных, крепких,

С грузом товаров везде по бескрайней пучине бегущих.

Точно такой толщины и длины была эта дубина.

[325]   Тонкий конец от неё с маховую сажень отрубил я.

Спутникам верным тот кол я велел обтесать очень гладко.

Те обтесали. Потом сам конец у кола́ заострил я.

После, тот острый конец я обжёг на углях раскалённых.

Кол приготовленный тот мы укрыли в навозе, который

[330]   Кучей огромной лежал и смердел на задворках пещеры.

Спутникам верным моим я затем предложил бросить жребий:

Кто мне поможет из них тем колом обожжённым и острым

Глаз людоеду пронзить, когда сон овладеет им крепкий.

Жребий избрал четверых, тех, кого я и сам хотел выбрать,

[335]   Самых надёжных; и я с ними вышел, без жребия, пятый.

 

Вечером, стадо гоня дивнорунное, он возвратился.

Вход отворил и загнал он в пещеру всё стадо, с самцами:

Ни одного во дворе не оставил козла и барана.

Может, предчувствовал что, может, бог его так надоумил.

[340]   Вновь он пещеру закрыл необъятною глыбой тяжёлой.

После уж коз и овец сел доить надлежащим порядком.

Кончив доить, сосунков подложил он под каждую матку.

Только работу свою с торопливым старанием кончил,

Снова из нас он двоих подхватил и поужинал ими.

 

[345]   Близко к циклопу тогда подошёл и сказал я отважно,

Кубок с вином поднеся тёмно-красным и неразведённым:

 

«Эй, циклоп! Выпей вина, если сыт человеческим мясом!

Выпьешь, – узнаешь, какой сорт вина мы имели на судне.

Если захочешь, – ещё поднесу, но меня пожалей ты,

[350]   Дай мне вернуться домой. Ты свирепствуешь очень уж страшно!

Кто же потом из людей к нечестивцу такому захочет

В гости прибыть, если ты всем лишь страшную долю готовишь?»

 

Так я сказал. Кубок взяв, выпил он, и ему показалось

Вкусным и сладким вино. И тогда попросил он добавки:

 

[355]   «Дай-ка скорей мне ещё! Также имя своё назови мне,

Чтобы порадовать мог я тебя наилучшим подарком.

И у циклопов ведь есть винограда тяжёлые грозди,

Часты на лозах они, Зевс их вволю питает дождями.

Твой же напиток – нектар сладко-крепкий, амброзия просто!».

 

[360]   Так он сказал. Я вина искромётного дал ему снова.

Трижды ему подносил, трижды всё выпивал он, безумец.

После того как вино затуманило ум у циклопа,

Я обратился к нему с речью вкрадчивой, сладкой, обманной:

 

«Славное имя моё ты, циклоп, хочешь знать непременно,

[365]   Чтобы, меня угостив, по обычаю дать мне подарок?

Ладно. Зовусь я Никто! Это имя мне дали с рожденья

Мать и отец. Так меня и товарищи все называют».

 

Так я сказал. А циклоп мне ответил со злостью свирепой:

 

«Знай же, Никто, что тебя съем я самым последним! Сперва же

[370]   Съем я всех тех, кто с тобой. Вот тебе мой прекрасный подарок!»

 

Тут, опьянённый совсем, повалился он навзничь, а шею

Мощную в бок повернул. Так уснул. Овладел им крепчайший

Всепобеждающей сон. Тут из глотки вино изрыгнул он,

Мяса людского куски: спьяну рвало его нестерпимо.

 

[375]   Кол мы достали тогда, остриём на огонь положили.

Быстро зардел он в огне. Я друзей своих избранных, кликнув,

Стал ободрять, чтоб никто, испугавшись, вдруг не отказался.

Острый конец у кола загорелся уже, пламенея,

Хоть и сырою была древесина у крепкой оливы.

[380]   Взял я его и поднёс ближе к глазу циклопа. Друзья же

Смело с обеих сторон подхватили. Бог дал им отваги.

Огненный острый конец у кола что есть сил мы вонзили

Спящему чудищу в глаз. Упираясь, кол начал вращать я

Так, как вращает сверло корабельный строитель, пронзая

[385]   Толстые брёвна, ему мастера помогают, вращая

Снизу ремнями сверло с двух сторон, непрерывно и быстро.

Так же и мы, с двух сторон обхватив кол горящий, вертели

Быстро в глазу у него. Глаз ворочался, брызгая кровью.

Пламя спалило ему и ресницы, и брови густые;

[390]   Глаз лишь пробили, в огне зашипела текущая влага.

Как расторопный кузнец и металл топора, и секиры

С жара да в холод воды погружает, – шипит влага так же, –

А закаляясь, металл вдруг становится твёрже и крепче.

Так вот и глаз зашипел, остриём раскалённым пронзённый.

 

[395]   Дико завыл людоед. Вся пещера завыла ответно.

В страхе мы кинулись прочь. Со свирепостью страшной он вырвал

Кол наш из глаза и, весь обливаясь кипучею кровью,

Мощной рукой от себя отшвырнул его в бешенстве диком.

Стал он вопить, призывать тех циклопов, что с ним по соседству

[400]   Жили в лесистых горах в своих тёмных глубоких пещерах.

Вопли услышав его, отовсюду сбежались циклопы,

Вход обступили они и соседа расспрашивать стали:

 

«Что ты кричишь, Полифем? Что случилось? Какое несчастье?

В ночь амброзийную наш сладкий сон для чего ты нарушил?

[405]   Может, баранов твоих или коз кто-то дерзко похитил?

Может, тебя самого кто-то губит обманом ли, силою?»

 

Им из пещеры в ответ завопил Полифем многомощный:

 

«Други! Никто погубил злым коварством меня, но не силой!

 

Те, не поняв, вновь к нему обратились с крылатою речью:

 

[410]   «Если один ты, никто не вершит над тобою насилий,

Значит, ты болен, а то – воля Зевса, её не избегнуть.

Лучше отцу своему помолись, Посейдону владыке!».

 

Так рассудив, все ушли. Я в душе ликовал и смеялся

В радости, что удалась хитрость тонкая с именем ложным.

[415]   Охая, тяжко кряхтя, и стеная от боли, обшарил

Стены руками циклоп, отодвинул он глыбу от входа,

Сел перед входом; затем протянул он огромные руки,

Чтобы поймать тех из нас, кто со стадом надумает выйти.

Думал глупец, что и я был таким же глупцом неразумным.

 

[420]   Стал я обдумывать план и искать наилучшее средство,

Как мне от смерти спасти и себя, и товарищей верных.

Хитростей много в тот час я придумывал, в поисках лучшей,

Жизни поставив на кон, так как гибель была уж близко.

Мне наилучшим тогда показалось такое решенье:

[425]   Было немало вокруг там баранов больших густорунных,

Жирных, красивых; руно – волны тёмно-лилового шёлка!

Тихо сплели мы канат из ветвей крепкой ивы, взяв ветви

В ложе, где спал великан, что не знал никакого закона;

По три барана затем я связал. В каждой тройке под средним

[430]   Был бы один человек, а с боков прикрывали бараны.

Так три барана несли б одного из товарищей. Я же

Самого рослого взял в шумном стаде, с густой пышной шерстью.

Спину его обхватив, на руках я повис бы под брюхом,

Крепко вцепившись в его шерсть густую, и так бы держался

[435]   Я терпеливо под ним. Вот такой план тогда я замыслил.

С трепетом сердца затем ждали мы лучезарную Эос.

 

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Стали привычно козлы и бараны на пастбище рваться.

Блеяли жалко в своих стойлах матки без утренней дойки,

[440]   Вымя у них молоком распирало. Хозяин же только

Охал от боли, да всем пробегавшим баранам их спины

Пышные щупал. Глупец! Он не мог ни понять, ни заметить,

Что под волнистым руном у баранов привязано к брюху.

Самым последним шёл мой не спеша, так как был отягченный

[445]   Шерстью густою и мной, воплотившим свой план остроумный.

 

Спину ощупав его, так сказал Полифем многомощный:

 

«О, мой любимый баран! Почему ты выходишь последним?

Прежде ещё никогда ты последним не шёл из пещеры,

Первым всегда ты спешил, выбегая на луг величаво

[450]   С нежной и сочной травой, первым шёл ты к потоку напиться.

Первым и вечером ты возвращался обратно в пещеру.

Нынче ж последним идёшь. Может, ждёшь ты хозяйского глаза,

Что за тобою следил восхищённо? Мой глаз уж не смотрит:

Выжег его мне злодей и друзья его, ум опьянив мой!

[455]   Имя злодею – Никто. Всё же смерти ему не избегнуть!

Если б ты мог понимать, как и я, если б мог мне ответить,

Ты бы сказал мне тогда, где укрылся мой враг ненавистный.

Череп ему бы я вмиг расколол, стукнув сильно о землю,

Мозг бы разбрызгал, потом самого разорвал бы на части!

[460]   Так за обиду Никто злоковарному я отмстил бы».

 

Так он сказал и пустил из пещеры барана на волю.

 

Вот, от пещеры его недалеко, у внешней ограды

Первым я на ноги стал, отвязал и товарищей верных.

С ними погнал я, спеша, тонконогое жирное стадо

[465]   Долгим путём обходным, пока к морю и судну не вышли.

С радостью наши друзья нас встречали, ушедших от смерти.

Горько поплакали мы о погибших товарищах наших.

Долго же плакать я им не велел, указав им лишь взглядом,

Чтобы немедля ввели на корабль всех козлов и баранов,

[470]   Дабы скорее корабль отвести нам от берега в море.

Все на корабль поднялись, по скамьям разместились у вёсел

Друг возле друга, и вот, разом вспенили вёслами волны.

 

На расстояние лишь отошли мы такое, чтоб слышен

Был человеческий крик, – закричал с корабля я циклопу:

 

[475]   «Где ты, циклоп?!! Видно, ты не у слабого робкого мужа

Милых товарищей съел в своей тёмной просторной пещере!

Всё, что случилось с тобой, заслужил ты, своим святотатством,

Злой нечестивец! Теперь есть гостей в своём доме не будешь!

Так наказали тебя Зевс и прочие вечные боги!»

 

[480]   Так крикнул я. Тут циклоп переполнился бешеной злобой.

Быстро вершину горы, отломив, в нас он бросил, на голос.

Рухнула глыба в волну, пролетев за корабль, и едва лишь

Нос не разбила ему чернодугий на сотни обломков.

Море от глыбы такой всколыхнулось в волнении сильном,

[485]   Шумной огромной волной поднялось и помчалось на брег.

Схваченный этой волной, наш корабль тоже к суше помчался.

 

Шест корабельный схватив, я уперся им в берег песчаный,

В сторону судно толкнул. И товарищей, молча кивнув им,

С силой на вёсла налечь я призвал, чтоб беды избежать нам.

 

[490]   Разом нагнулись они, вёсла разом ударили море.

Но лишь от берега мы отошли вдвое дальше, чем было,

Снова циклопу хотел закричать я. Товарищи в страхе

Стали меня убеждать, чтоб молчал я, его не тревожа:

 

«Дерзкий! Молчи! Для чего ты чудовище дикое дразнишь?!

[495]   В море он глыбу швырнул и едва не пригнал с кораблём нас

Снова на берег; едва не постигла нас верная гибель!

Если услышит сейчас голос он, или слово какое, –

Он и корабль разобьёт, и расколет нам головы камнем,

Если опять он швырнёт остробокий утёс, и добросит!»

 

[500]   Так говорили они. Но, упорствуя сердцем отважным,

Праведным гневом горя, всё же крикнул я громко циклопу:

 

«Если, циклоп, кто-нибудь из людей тебя спросит, из смертных,

Кто так позорно тебя ослепил, то ему отвечай ты:

Выжег мне глаз Одиссей, гордый царь, городов разрушитель,

[505]   Сын он Лаэрта царя, и властитель Итаки скалистой.

 

Так крикнул я. Он взревел в исступлении злом. Так вопил он:

 

«Горе! О, горе! Сбылось то пророчество древнее, злое!

Некогда был здесь один предсказатель судьбы величайший,

Мудрый Телем Евримид, ясновидец славнейший из смертных;

[510]   Жил и состарился он, прорицая, в краю у циклопов.

Ведал он всё, что должно совершиться. И мне предсказал он,

Что Одиссей приплывёт, и единственный глаз мой он выжжет!

С тех пор я ждал, что ко мне муж вдруг явится: ростом огромный,

Дивный на вид, а в руках обладающий силой ужасной...

[515]   Что же на деле? Меня малорослый слабак из людишек

Глаза лишил моего, перед тем опьянив вероломно!..

Если ты впрямь Одиссей, возвратись! Дам тебе я подарок!

И Земледержца тогда упрошу дать тебе путь свободный.

Сын я ему! Мой отец мной гордится. И, если захочет

[520]   Зрение мне он вернуть, то легко излечить меня сможет.

Больше никто из богов или смертных меня не излечит…»

 

Так он вопил. Но в ответ я на это ему громко крикнул:

 

«О, если б мог я, лишить тебя так же и жизни, как глаза,

Злая душа от тебя отошла бы к Аиду, – то верно!

[525]   Так же, как верно, что сам Земледержец не вылечит глаз твой!»

 

Так я ответил. Тогда Посейдону он начал молиться,

Руки свои протянув, вопия, к многозвёздному небу:

 

«Слышишь ли ты, Посейдон, Колебатель Земли черновласый?!!

Если я сын твой, а ты мой отец, то не дай, чтоб достигнул

[530]   Родины милой своей Одиссей, городов разрушитель,

Сын он Лаэрта царя, и властитель Итаки скалистой.

Если ж судьбой решено ему близких увидеть, вернувшись

В царский высокий свой дом, в край любимый, в отцовскую землю, –

Сделай, чтоб много он бед перенёс и, друзей всех утратив,

[535]   Поздно, в чужом корабле он вернулся и встретил там горе!»

 

Так он в молитве взывал. И услышал его Черновласый.

 

После он глыбу схватил больше первой, ещё тяжелее,

Все свои силы собрал и с размаху швырнул её в море.

Та позади корабля черноносого с гулом великим

[540]   Грянула в воду, едва не разбив нам корму на осколки.

Вздыбилось море, волна поднялась от упавшей громады,

Схваченный этой волной, наш корабль к другой суше помчался.

 

К острову прибыли мы, где суда остальные стояли

Крепкие наши, и где нас товарищи ждали, волнуясь.

[545]   Возле своих кораблей те сидели, томясь от безделья.

К суше пристав, на песок мы корабль быстроходный втащили,

Выйдя на берег морской, поражаемый шумным прибоем.

Коз и баранов затем мы циклоповых, выгнав из трюма,

Стали делить, чтоб никто не остался без доли в добыче.

[550]   Мне же в подарок ещё от товарищей светлопоножных

Дан был большой тот баран. В жертву я его там же, у моря,

Зевсу Крониду поднёс, собирателю туч, всевладыке.

Бёдра барана я сжёг на огне. Но не принял он жертвы.

Думал он, как погубить все суда мои крепкие, также

[555]   Верных друзей всех моих, чтоб один, наконец, я остался.

 

Мы же сидели весь день, пока солнце не спряталось в море,

И пировали, вином тешась сладким да мясом прекрасным.

Солнце когда уж зашло, потемнело и ночь наступила,

Спать разместились тогда мы под песню ночного прибоя.

 

[560]   Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Тут, своих верных друзей ободряя, велел я немедля

В море столкнуть корабли, отвязав, и на них разместиться.

Все на суда поднялись, по скамьям разместились у вёсел

Друг возле друга, и вот: разом вспенили вёслами волны.

 

[565]   Дальше мы двинулись в путь, о погибших друзьях сокрушаясь,

Всё же и радуясь, что сами смерти жестокой избегли.